Виктор представил, как он спускается вниз, как буддомордый японец посылает его обратно за мечами, плюнул, решительно отверг «родную» японскую сумку с завязками, расстегнул дополнительные молнии на своей фирменной, отчего та стала напоминать большую длинную сосиску, и засунул в нее оба меча.
Ну, вроде всё.
Виктор окинул квартиру взглядом.
Да… На многие лихие дела уходил он отсюда. И всегда возвращался. Удастся ли вернуться на этот раз?
— Увидим, — сказал Виктор.
И повернулся к двери.
Сквозь пробитую в паре стальных листов дыру струился слабенький лучик света. Виктор с уважением покосился на свою сумку.
— Однако…
Он вышел из квартиры, запер покалеченную дверь и спустился вниз.
Внизу стоял черный «Линкольн» длиной примерно от Викторова подъезда до соседнего. На почтительном отдалении от заморского чуда кучковался местный народ, вполголоса обсуждая неслыханное происшествие.
— Это за мной, — сказал Виктор, на прощание телевизионно-застойным жестом помахав народу.
Народ в ответ махать не стал, только обсуждение стало чуть громче.
— Ну и не надо, — сказал виновник происшествия, открывая дверь и влезая внутрь салона.
Внутри, как и ожидалось, сидел японец. Машина плавно тронулась.
— Долго ехать? — спросил Виктор, устраиваясь напротив японца.
— По такой дороге около семи часов.
— А куда едем?
— В аэропорт, — коротко, как плюнул, ответил японец — и отвернулся. Видимо, череда одинаковых облезлых пятиэтажек, проплывающих за окном, интересовала его гораздо больше, нежели общение с подопечным.
«В аэропорт? Это в Москву, что ли? Эх, почитать ничего не взял, — с тоской подумал Виктор. — С этим же общаться — все равно, что с пустым сиденьем. А ехать хрен знает сколько, со скуки подохнешь».
Когда японец не двигался — а двигался он очень экономно и строго по делу — он чем-то напоминал китайского болванчика, который в далеком детстве стоял у бабушки на шкафу. Щелкнешь по голове — та качается.
«Интересно, а если его по лбу щелкнуть, например, ногой, голова закачается?»
Словно что-то почувствовав, японец повернул голову и уставился на Виктора своими немигающими бойницами. Тусклые глаза японца не выражали ничего. Казалось, будто не на Виктора он смотрит, а куда-то сквозь его голову…
Внезапно Виктору стало беспричинно жутко. Он постарался взять себя в руки, но…
Страшная волна энергии, исходящая от японца, давила его волю, корежила и ломала все, что делало Виктора — Виктором, личностью, которая смогла выжить черт-те где и черт-те что преодолеть и многим — очень многим — показать, чего он на самом деле стóит…
Виктор отвел взгляд и уставился в окно.
За окном проносились поля, деревья, придорожные столбы, собаки, пишущие на этих столбах свои собачьи летописи, коровы, недоуменно глядящие вслед черной торпеде, на безумной скорости проносящейся мимо…
«Да уж… Такой сам кому хочешь по голове ногой щелкнет. Причем так, что больше качаться будет нечему…»
Виктор еще не пришел в себя после неожиданной безмолвной схватки.
«Как же это? Одним взглядом…»
Но дело было не только во взгляде.
Виктор чувствовал тот самый приток адреналина пополам с мурашками по телу, какой ощущаешь после того как на ринге или в драке пропустишь хороший удар противника. И лежишь себе после него тихонечко на полу, пытаясь понять, напрочь тебя вырубили или же еще имеются силы и возможности подняться и расквитаться с оппонентом.
Не было только боли от удара. Физической боли. Все остальные ощущения имелись с избытком. А еще было ощущение, что японец, что называется, «не вложился», как не вкладывается в удар тренер по боксу, в четверть силы хлопая перчаткой по уху забывшего про защиту новичка.
«Вот тебе и ниндзя с мечами…»
Виктор не мог отделаться от ощущения, что японец сейчас сидит и ржет себе втихомолку. Мол, оттаскал щенка за шкирку, чтоб не рыпался и не строил из себя Блейда с Брюсом Ли в одном флаконе.
Виктор начал закипать.
«Ну, ты, конечно, черт узкоглазый, глазами стрелять Мастер, но…»
Он оторвал взгляд от проплывающего мимо пейзажа с явным намерением разобраться с непомерно наглым иноземцем. Еще не зная как, но разобраться раз и навсегда…
Японец, как ни в чем не бывало, смотрел в окно. Но, видимо, это занятие ему уже успело надоесть, поэтому он раскрыл стоящий рядом на сиденье дорожный саквояж, достал оттуда газету и принялся читать. Газета была усыпана иероглифами, похожими на мертвых насекомых, отчего сильно напоминала пособие по энтомологии.
И чего тут сделаешь? Сидит себе мужик, читает газету. Отобрать у него чтиво с закорючками и предъявить, чего это ты на меня не так посмотрел десять минут назад?
Ярость — она такая штука, что ежели не находит выхода, то вместо дурной энергии, кровавого марева перед глазами и адреналина в крови через очень короткое время наступает прямо противоположный эффект.
Виктору отчаянно захотелось спать.
Отходить ко сну в лимузинах с кожаным салоном Виктору доселе не приходилось. Но с другой стороны — когда везут незнамо куда не по своей воле, стоит ли соблюдать приличия и китайские… хммм… японские церемонии.
Виктор закинул ноги прямо в ботинках на длиннющее сиденье, подложил кулак под голову и мгновенно отрубился…
Снился ему японец.
Японец сидел напротив и глядел сквозь газету. Виктор ясно видел немигающие глаза, рассматривающие его сквозь промежутки в иероглифах. Это были глаза вивисектора, наживую препарирующего беспомощную тварь с целью изучить ее реакции на лезвие скальпеля.
Холодный металл безболезненно вскрыл грудную клетку. Покопавшись там и, видимо, не найдя того, чего хотелось, скальпель принялся за лобную кость. На секунду между бровями стало нестерпимо холодно, и почти сразу же Виктор физически ощутил, как ледяной взгляд японца легко вошел в его мозг и принялся там обстоятельно ковыряться.
Виктор чувствовал, как корчатся его извилины, рефлекторно пытаясь отстраниться от незваного гостя, — так дергается тело гусеницы, которую малолетний садист колет иголкой. Но безжалостный исследователь уверенно продолжал свое дело.
Вот лезвие приблизилось к извилине, проткнуло ее, и вялая Викторова мысль, просочившись сквозь разрез, потекла по направлению к немигающим глазам, похожим на узкие бойницы…
Виктор закричал… и проснулся.
Поза японца не изменилась. Изменилось лишь положение его тела. Сейчас он полулежал, продолжая читать свою газету. Спинка его кресла была откинута под углом в сорок пять градусов, а нижняя часть, наоборот, приподнята вверх.