– Надо бежать! Хозяин может обидеться! – вздохнул друг детства. – Утром увидимся! – И он погромыхал сапогами по серой дороге.
40
Они сели в машину и вернулись к повороту, а потом медленно поехали задами деревни, и Михаил Дмитриевич все высматривал в темноте магазин, рядом с которым стоял Витькин дом, но так ничего и не высмотрел. Потом он догадался и велел Леше подрулить к самому большому строению, громадно черневшему на фоне ночного неба. В избушке, притулившейся рядом и казавшейся в детстве чуть ли не хоромами, теплился свет: их ждали.
– Я в машине посплю. Мало ли что… – предложил Леша.
Свирельников достал из багажника сумку с вещами, Светка долго не могла найти свой рюкзачок с косметикой, наконец отыскала, и они, толкнув незапертую калитку, вошли в палисадник, заполненный таинственными ночными двойниками растений, поднялись на скрипучее крыльцо, но не успели постучать – дверь распахнулась. На пороге, в халате и оренбургском платке, наброшенном на плечи, стояла Анна, сильно располневшая и постаревшая. В руках она держала трубку детских «воки-токи», по которой, видимо, и получила от мужа сообщение о поздних гостях.
– Ну, здравствуй! – сказала она чуть насмешливо. – Почти такой же… Проходите! – И холодно кивнула Светке.
– Здравствуй, Аня! Ты уж извини… Так получилось…
– А-а… – Женщина махнула рукой. – Как Витька в эту Яму попал – у нас теперь день с ночью перемешался!
– Ну а вообще-то как жизнь?
– Жизнь как жизнь. Ложитесь, завтра поговорим!
Она ввела их в прохладную, пахнущую старым деревом и сеном избу. Пол был с наклоном. На печи, которую явно давно уже никто не топил, прямо в поде стояла древняя микроволновка. Анна отдернула занавеску – за ней оказалась спаленка, едва вместившая полуторную никелированную кровать и больничную тумбочку. На стене висел выцветший ворсистый ковер с водопойными оленями, простодушно не замечающими подкрадывающегося волка.
– Витька-то не очень пьяный? – спросила она, поправляя на подушках наволочки, надетые, видимо, второпях.
– Нет. Мы по чуть-чуть…
– Нельзя ему пить. Выгонит его Семен Борисович.
– Там все нормально. Партизан ловят…
– Ну, это еще ничего… Вас-то как звать? – Анна повернулась к Светке.
– Светлана. А где можно умыться?
– Умывальник и все остальное в сенях. Справа. Пойдем – покажу, а то заблудишь. Спокойной ночи, Миша!
Она ушла, задернув занавеску. Свирельников разделся и плюхнулся на старинный пружинный матрац, сыгравший в ответ что-то, похожее на музыку Губайдуллиной. Простыни были жестко накрахмалены и пахли чужой свежестью. Тонька, беря пример с матери, всегда в комод с чистым бельем клала пучок лаванды – и запах получался совершенно другой.
Михаил Дмитриевич почему-то вообразил, как он стоит возле свежей могилы, заваленной цветами и увенчанной старой, еще досвадебной фотографией бывшей жены, по щекам его текут слезы, а в руке он держит сухой веничек лаванды. Свирельников потрогал щеку, обнаружил влагу и замотал головой, чтобы отогнать жуткое видение. Комар, потревоженный в самый кровососущий момент, взлетел и обиженно занудил под потолком.
Вернулась Светка. Выключила лампочку и быстро разделась, светясь в темноте голизной. Потом плюхнулась рядом и, дождавшись, когда загубайдуллившие пружины утихнут, подобралась к Свирельникову.
– А ты знаешь, какой у них туалет? – шепотом спросила она.
– Какой?
– Отстой! Просто дырка, а внизу… Представляешь?
– А ты такой никогда не видела?
– Никогда! Мне все время казалось, что оттуда вынырнет какая-нибудь сволочь и схватит меня за попу или еще даже хуже! Как в «Звездных войнах». Там в мусорном отсеке такая лупоглазая тварь водилась. Помнишь?
– Не помню.
Невидимый кровосос, издав атакующий писк, спикировал теперь уже на свежее девичье тело – и был тут же звонко прихлопнут.
– У них еще и комары! – возмутилась она, стараясь в светлом мраке, льющемся из окна, разглядеть на ладони крошечные останки. – Как тут люди живут?
– Живут…
– А когда ты все это хочешь сделать?
– Что?
– А ты не понял?
– Нет.
– Микки, ты издеваешься! Сначала всем объявляешь, что я невеста. А теперь спрашиваешь: что? Свадьбу – вот что!
– А-а… В конце декабря, наверное. И сразу уедем куда-нибудь на Рождество.
– Алену ты пригласишь?
– Ты хочешь?
– Хочу.
– Зачем?
– Может, она мой букетик поймает…
– Лаванды?
– Почему лаванды?
– Пригласим, если захочет.
– Ты представляешь, я ей буду мачехой!
«Да, действительно!» – с удивлением сообразил Михаил Дмитриевич.
– Но в декабре поздно.
– Почему?
– Не догоняешь?
– Нет.
– Живот будет видно.
– Ну и что?
– Ну хватит тормозить! Стыдно же! Надо в октябре.
– Ах, вот мы какие!
– Какие?
– Такие…
– Какие-какие?!
– Стеснительные, – объяснил Михаил Дмитриевич.
– Стеснительные? – Невеста провела рукой по волосатой свирельниковской груди, нащупала крестик и попыталась разглядеть в темноте. – Ты себе новый купил? А чего такой хилый, на веревочке?
– Это подарок.
– От кого?
– От отца Вениамина.
– А мы будем венчаться?
– Обязательно.
– Кайф! Я в церкви просто улетаю! – Говоря это, Светка продолжала шарить и нашарила. – Хочу!
– Нельзя.
– Почему?
– Здесь все слышно!
– А мы тихонько…
– У тебя тихонько не получается.
– Получится! Ты только не мешай! – Она попыталась предпринять некоторые женские меры.
Кровать оглушительно загремела в тишине своими авангардными пружинами.
– Тише, Аня услышит!
– Пусть услышит! Нечего было на меня так смотреть…
– Как?
– Как на телку по вызову!
– А ты пьяная! – догадался Свирельников.
– Не пьянее некоторых!
Свирельников вдруг вспомнил, как много лет назад вот так же в избе они с Тоней мешали спать бедной учительнице, и ему сделалось тоскливо. Он с раздражением оттолкнул старательную Светку, которая, надо признать, уже добилась определенных успехов…