– Как? Сильно? – самодовольно спросил главный редактор, дождавшись, пока Михаил Дмитриевич осилит материал.
В статье правда и вранье переплелись с такой достоверной виртуозностью, что по прочтении «Сантехуют» хотелось уничтожить, стереть с лица многострадального нашего Отечества. Особенно удалась концовка: «Как жаль, что до сих пор нет огромного унитаза, куда можно было бы ссыпать всех этих сантехнических жуликов, нажать рычажок смыва и жить спокойно!»
– Ну и гад же ты, Порховко! – упрекнул Свирельников. – Тут же все переврано!
– Ты можешь это доказать?
– Легко! – Михаил Дмитриевич вынул и отсчитал десять стодолларовых бумажек.
– Ты за кого меня принимаешь? Убери сейчас же!
Директор «Сантехуюта» вздохнул и добавил еще пять купюр.
– Ты меня разве не понял? – начал показательно свирепеть Порховко.
– Это гуманитарный взнос…
– Да на хрена мне твой гуманитарный взнос!
– А что тебе нужно?
Главный редактор встал, прошелся по кабинету, как‐то особенно задержавшись возле диплома «За честь и мужество». У Свирельникова появилось нехорошее предчувствие: или руководитель «Колокола» вдруг стал кристально честен, что маловероятно, или он – скорее всего – решил нагреть «Сантехуют» по-настоящему!
– Тут к нам побратимы из «Филадельфийского колокола» прилетали, – после пространного молчания начал Порховко. – Журналисты. Знаешь, по сравнению с моими писаками просто дебилы. Вообще удивительно тупая нация! Мы на пять голов выше! Но вот ты объясни: если мы такие умные, почему у нас всегда грязные сортиры? Даже на Красной площади! Почему они своих негров и индейцев приучили не гадить мимо? А мы, наследники Толстого и Достоевского, никак сами не научимся? Поверишь, просто готов был сквозь землю провалиться! Прямо больной ходил. Ты меня понял?
– Понял, – кивнул Михаил Дмитриевич, скорбно осознав, что снятие статьи из номера обойдется ему гораздо дороже, чем он рассчитывал.
– Вот и хорошо! – Порховко нажал кнопку селектора. – Людочка, Леню ко мне. Быстро! – Потом повернулся к Михаилу Дмитриевичу: – Ты сегодня в польское посольство идешь?
– А что там?
– Прием в честь юбилея разгрома москалей то ли под Конотопом, то ли еще где-то… Забыл.
– Нет, не иду.
– Зря! Вся интеллигенция будет. И стол у них всегда хороший. Не то что у французов. Запредельные жмоты: икру искусственную подают. Представляешь?
– Лучше всего в белорусском посольстве кормят.
– Это – да. Но к ним ходить неприлично. Западники узнают – ни на один прием больше не позовут.
Появился Леня, толстенький бородач, судя по хмурой озабоченности, ответственный секретарь. В руках у него был рабочий оттиск газетной полосы.
– Снимаем из номера «Сантехнический триллер»! – распорядился Порховко.
– Поздно. Полоса подписана! – сказал тот как отрезал.
– Поздно, брат! Извини! – развел руками главный редактор, виновато глядя на пострадавшего. – Надо было раньше приезжать!
– Неужели ничего нельзя сделать? – как можно жалобнее спросил Свирельников, понимая: все это разыгрывается нарочно, чтобы, так сказать, оправдать будущие затраты.
– Лень, я тебя умоляю! – проникновенно попросил Порховко.
– Нарушение графика… – уже мягче возразил ответсек.
– Слушай! Надо людям помочь. И они нам помогут.
– Сушилки для рук поставите? – уточнил осведомленный Леня.
– Поставим! – кивнул Свирельников.
– С фотоэлементом?
– С элементом.
– Ладно, что-нибудь придумаю! А что вместо?
– Рекламу? – предположил Порховко.
– Ага, где я возьму рекламу в пять часов вечера?
– А что есть из «заиксованного»?
– «Аспирин-Смерть».
– Это про «Союзфармимпорт»? – спросил главред, нахмурившись специально для Свирельникова.
– Да, про «фармаков», – кивнул ответсек, подыгрывая. – Жуткий материал. Аспирином, оказывается, тещ травить можно.
– А что, эти умники так и не позвонили?
– Нет.
– Ставь! – приказал Порховко. – Черт с ними! Завтра будут рыдать!
– Рекламу им сделать хотите? – улыбнулся Свирельников, намекая на то, что происходящий в кабинете спектакль ему понятен.
– Почему рекламу?
– Ну, про тещ… Все побегут покупать.
– А-а! – Порховко засмеялся. – Хорошо сказал! – И строго повторил приказ: – Ставь!
– Мало. Дырка останется!
– Что предлагаешь?
– «Путеводитель по эрогенным зонам. Подмышки».
– Валяй подмышки! – рассмеялся главред. – Снимок поставили?
– Поставили! – кивнул Леня и расстелил на столе рабочий оттиск.
– Хорошо. Иди!
Это была первая полоса с крупной шапкой, подпирающей логотип: «Берлинское сафари: было или не было?» На снимке, сделанном явно ночью, темнел вооруженный силуэт, таинственной невнятностью напоминающий любительские фотографии лох-несского чудовища. Из нескольких строк пояснительного текста, которые успел ухватить Свирельников, следовало, что Подберезовский в Лондоне наконец выполнил давнюю угрозу и обнародовал разоблачительный снимок. Ход, что и говорить, гениальный! Будь силуэт хоть немного похож на президента, можно доказывать: подделка, провокация, монтаж! А когда имеется лишь серое пятно, смахивающее на неведомого человека с ружьем, оправдывайся до хрипоты – никто не поверит, да еще скажут: «А что это он так волнуется, если это не он?» Но и промолчать тоже нельзя. Все подумают: «Ишь ты, узнал себя и затих – пережидает!» М-да-а, политика…
– Из Кремля не звонили? – с легким ехидством спросил Свирельников, знавший, как и все остальные, что «Колокол» через подставных лиц контролируется самим Подберезовским.
– Не-а! – усмехнулся в ответ Порховко.
– А позвонят – чего попросишь?
– Свободы слова! – заржал главный редактор и погрустнел. – Иногда хочется взять «акаэм», всех пострелять, а потом и самому застрелиться. У тебя так не бывает?
– Бывает, – кивнул Михаил Дмитриевич.
– Выпьем?
– Нет… Я вчера…
– Такого ты еще не пил! Тридцать лет. Номерной резерв!
– Ну, давай – чуть-чуть…
Выйдя из кабинета главного, Свирельников по пути заглянул в туалетные комнаты и понял, что «Колокол» нагрел его штук на семь.
28
Сев в машину, Михаил Дмитриевич посмотрел на часы и призадумался: Жолтиков пока не звонил, Алипанов тоже.