А тогда…
– Тебе же не нужен скандал? – спрашивал Башмаков.
– Нет, конечно, – отвечала Вета, – мне нужен ты!
Так вот, она позвонила в конце рабочего дня и сказала твердо:
– Сегодня мы не едем на Плющиху!
– Хорошо.
– Почему ты не спрашиваешь – почему?
– Почему?
– Потому что до тех пор, пока я не побываю у тебя дома, на Плющихе мы встречаться не будем!
– Ну что ж, – вздохнул Башмаков и повесил трубку.
Он уже подходил к метро, когда возле него затормозил розовый джипик.
– Прости, – взмолилась Вета, когда он – не сразу, конечно, уселся в машину. – Я дура…
Был конец марта. Москва наполнялась металлическим ароматом дотаивающих сугробов и живой горечью очнувшихся почек. Башмаковское сердце глухо ухало от вожделения. В тот вечер, должно быть, черепица на Ветиной мансарде подпрыгивала и вставала дыбом.
– Устал? – спросила она и рухнула с него, как убитая амазонка со своего скакуна.
– Устал? – участливо спросила Катя, когда он вечером впал в родную квартиру.
– Проклятый английский, – только и смог вымолвить Олег Трудович.
– А что, на стоянке было лучше?
– Я бы не сказал…
Наконец Башмаков решился. Катя на весенние каникулы уехала со старшеклассниками в Карабиху. И он рассудил, что лучше уж один раз пригласить Вету домой, чем всякий раз, в основном после объятий, выслушивать: «Сейчас ты поедешь домой, а я…»
Олег Трудович заранее предупредил Вету о необходимости соблюдать множество предосторожностей, потому что в доме он живет уже двадцать лет и все его знают как облупленного. Оставив машину у мебельного магазина – так неприметнее, – они по-партизански разделились: Башмаков пошел вперед, а Вета следом. По плану он должен был зайти в квартиру, оставить дверь приоткрытой и ждать, когда минут через пять появится его юная любовница. Если же на лестничной площадке она столкнется, не дай бог, с Калей или кем-то еще, тогда просто сделает вид, будто ищет совсем другую квартиру. Веты не было минут двадцать, и Олег Трудович начал уже переживать.
– Я, кажется, перепутала этажи! – созналась она, появившись. – Здравствуй, Олешек, я соскучилась! – и поцеловала его.
Башмаков вздрогнул, ему померещилось, что это постельное прозвище «Олешек» мгновенно и намертво впечаталось в семейные стены – хоть ремонт теперь делай!
– Ой! – Вета всплеснула руками. – Надо же! До того как папа стал заниматься бизнесом, у нас была точно такая же квартира. И гарнитур такой же! Румынский. «Изабель», да? Мама его кому-то отдала, когда папа ей к свадьбе купил новую квартиру. А почему у тебя только диван? У нас еще стенка была с золотыми колечками на дверцах, журнальный столик и два кресла! Я одно колечко отвинтила, отнесла в детский сад и там променяла не помню на что. Папа та-ак ругался! Такое же колечко изготовить было невозможно. Он даже звонил родителям мальчика, с которым я сменялась, просил вернуть, но мальчик его уже потерял. Так мы и остались без колечка…
Вета с интересом прошлась по комнатам и остановилась у аквариума:
– Рыбки! Боже, я в детстве мечтала об аквариуме! Но мама была против, она говорила, что от аквариума в квартире пахнет болотом. А как называется эта, голубенькая?
– Мраморная гурами.
– А вот этот, с черным хвостом?
– Меченосец.
– А вот этот, с усиками?
– Каллихтовый сомик.
– Какой симпатичный сомик! У него такие же глаза, как у тебя…
– Никогда не думал, что у меня рыбьи глаза.
– Ничего не рыбьи. У тебя глаза умные и грустные, как у каллихтового сомика… Я хочу каллихтового сомика!
– Я тебе куплю.
– Я хочу этого!
Вета продолжала изучение квартиры. Диван, как всегда, был разложен и поверх белья застелен леопардовым пледом.
– Ты здесь спишь?
– Да вот, приходится…
– А я думала, вы спите раздельно.
– Как правило… Катя…
– Она!
– Она теперь спит в основном в Дашкиной комнате.
– В целом и в основном… Я хочу кофе!
– Яволь, майн фюрер! – щелкнул каблуками Башмаков и отправился на кухню.
Когда он вернулся с чашками на подносе, Веты в комнате не было. Он нашел ее на балконе.
– Зачем ты вышла? Соседи могут увидеть!
– Красивая церковь! Как игрушечная… Я обязательно буду венчаться. Ты венчаный?
– Нет.
– Это хорошо.
Они сидели в Дашкиной комнате в недавно купленных велюровых креслах, смотрели на однообразное мерцание электрического камина, на рыбок в аквариуме и пили кофе.
– Ты знаешь, я почему-то думала, у тебя очень большая квартира, с красной мебелью, с настоящим камином, с антикварными вазами и бронзовыми фигурками голых женщин – везде, везде…
– Вот видишь, я оказался скромный и бедный.
– Ты – нормальный. Просто женщины всегда воображают своих мужчин особенными. Самыми лучшими. И когда ты раньше уходил, я фантазировала, что ты уходишь к своему камину и бронзовым нимфеткам. Я ревновала. Не только к твоей жене, но и к квартире с антиквариатом. А теперь мне будет хорошо. Ты, оказывается, уходишь всего-навсего сюда… Значит, ты спишь там, на диване?
Она встала и пошла в большую комнату. Башмаков поплелся следом.
– Я думала, у тебя огромная кровать под балдахином. А у тебя такой же диван, какой был у моих родителей. Удивительно! Значит, здесь…
Она еще раз прошла вдоль дивана. Вдруг юбка скользнула с ее ног – и Вета осталась в кружевных красных трусиках. Некоторое время она постояла внутри упавшей на пол юбки, а потом решительно вышагнула из нее, как из магического круга.
– Вета, поедем лучше к тебе!
– Зачем? Здесь тоже хорошо. Знаешь, когда я возвращаюсь домой одна, я гляжу на постель и вижу в ней тебя. Я ложусь в пустую постель и говорю тебе: «Закогти меня!» Ты обнимаешь – и я засыпаю. Теперь, когда ты будешь ложиться, ты тоже будешь видеть меня и обнимать. Только не перепутай, пожалуйста, со своей женой!
Она расстегнула и сбросила кофточку. Лифчика на ней не было.
«Половинки лимона, – мелькнуло в голове у Башмакова. – Но ведь так нельзя! Это же совсем не по-лимонному!»
Вдруг Вета глупо расхохоталась и навзничь упала на диван, так, что содрогнулись и лязгнули бывалые пружины.
– Значит, здесь… Иди ко мне!
Глаза ее остановились, а губы задрожали.
– Одевайся! Мы уезжаем.
– Почему?