– Да-да, Николай Остапович, поймите меня правильно, я никоим образом не намерен влиять на ход вашей работы, но моя задача – помочь следствию не распылять силы на заведомо ненужную деятельность, – с готовностью подхватил Ахмеров. – Смерть Леонида не может быть связана с наркотиками, это полная глупость. И я готов это доказать.
Следователь изобразил на лице сомнение.
– Смерть человека, который много лет употребляет наркотические вещества…
– Не смерть, а убийство! – почти выкрикнул Ахмеров. – Это разные вещи, уж вам ли, следователю, этого не знать!
– Согласен, согласен, – с готовностью отозвался Барибан.
После чего неторопливо принялся выписывать вязь из фактов и имен, да так ловко, что Дзюба с огромным трудом улавливал в затейливом рисунке хотя бы что-то, отдаленно напоминающее его собственный недавний доклад следователю. Это была мешанина слов, очень грамотно расставленных внутри фраз, но не имевших ничего общего с действительностью. Самое забавное, что, излагая подобную ерунду, Николай Остапович то и дело обращался к Дзюбе: «Так, коллега? Я ничего не напутал?» Коллега! Умереть – не встать, короче. Роман послушно кивал, понимая, что на его глазах происходит нечто такое, во что лучше не вмешиваться.
– Как видите, Рустам Рафкатович, у следствия очень веские основания связывать гибель Леонида Чекчурина с темой наркотиков. Молодой человек приобретал их у дилера, работающего на оптовика с очень плохой репутацией, так что сами понимаете… Тем более Леонид частенько испытывал финансовые затруднения, брал наркотики в долг, долги копились, проценты росли, приходилось приторговывать информацией, на этой почве регулярно возникали конфликты.
– Это полная ерунда! У Лени никогда не было финансовых проблем, можете мне поверить. И вообще, мальчик не был законченным наркоманом, употреблял изредка и понемножку, так вон в Америке даже президенты не стесняются признаваться в том, что в студенческие годы баловались травкой. Баловались! И за это никого никогда не убивали. Смерть Леонида – это жестокая расправа с его отцом, попытка запугивания депутата и давления на него.
– Слушаю вас внимательно, Рустам Рафкатович. – Барибан снова нацепил очки и нацелил пальцы на клавиатуру. – Расправа в связи с бизнесом, по депутатской линии или по партийной?
Похоже, про второе убийство соратник депутата пока не знает. Чекчурин не сказал ему? Или сам Чекчурин тоже не в курсе? Неужели из министерства все-таки не утекло? Хорошо бы.
Ахмеров разливался соловьем. Георгий Владимирович Чекчурин – ум, честь и совесть, вся страна знает, какие законодательные инициативы он выдвигает и поддерживает, очень многим это не нравится, вы же понимаете, как у нас в Думе лоббируют законопроекты, касающиеся экономических вопросов; трагическая гибель Леонида непременно повлечет за собой разговоры о наркотической зависимости молодого человека, и хотя никакой зависимости на самом деле не было, репутация отца окажется подорванной, и обязательно кто-нибудь вспомнит о том злосчастном ДТП, в котором Леня, разумеется, вообще не был виноват, и об огромных деньгах, которые семья Чекчурина выплатила родителям пострадавшей девочки, никто ведь не станет вникать, что это был всего лишь акт доброй воли, начнут на всех углах твердить, что «откупились», «рты позатыкали», люди в нашей стране злые, завистливые, их хлебом не корми – дай оболгать и облить грязью публичную персону, это удар по имиджу партии… В таком развитии событий заинтересованы в первую очередь… Далее следовал изрядной длины перечень фамилий и должностей.
По лицу Барибана, стремительно вносившего в протокол всю эту болтовню, разливалось нескрываемое удовольствие. Роману даже казалось, что следователь пишет быстрее, чем говорит Ахмеров, будто знает заранее каждое слово, которое слетит с уст второго лица известной партии. Ловко, однако, этот алкаш управляется с компьютером, как будто с младых лет секретарем-машинисткой работал, толстые волосатые пальцы так и порхают.
– Спасибо вам огромное, Рустам Рафкатович, – произнес под конец Барибан, протягивая Ахмерову распечатанные листы протокола. – Вы оказали неоценимую помощь следствию. Прочитайте, будьте любезны, пометьте карандашиком, если я где-то ошибся, я все поправлю.
– Уверен, что вы записали все правильно, – великодушно откликнулся Ахмеров. – Подписывать?
– Но вы хотя бы просмотрите на всякий случай, а то мало ли что. И подпишите.
Сташис оказался прав, допрос занял не так уж много времени. Прощаясь, Ахмеров долго жал руку следователю, Дзюбе же просто кивнул. Да не больно-то и хотелось.
Когда за свидетелем закрылась дверь, Николай Остапович громко и хрипловато выдохнул, расслабил галстук и залпом выпил два стакана воды подряд. Он еще и слова не произнес, а Дзюба уже почувствовал, что любезный доброжелательный следователь испарился, уступив место прежнему беспардонному хаму.
– Понял теперь, капитан?
В общем-то, Роман думал, что понял. Но на всякий случай сделал недоуменное лицо.
– Нет, если честно. Зачем я вам был здесь нужен?
– Для поддержки штанов. Чтобы выглядело так, будто у нас по наркотикам все серьезно.
– А у нас что, не серьезно? Вы же сами вчера сказали, что эта версия видится вам самой перспективной.
– Для того и сказал, чтобы сегодня было чем фокусы показывать. Ты что, первый день на службе? Не знаешь, как такие вещи делаются? Чекчурин никому жить спокойно не дает, а отдуваться мне. Ну и вам, операм, само собой. Теперь отчитываться придется каждый день, а чем? Кумекаешь? Этот Ахмеров мне кучу имен накидал, я каждого из них начну на допросы вызывать, записывать все подробненько, а когда спросят – у меня от бумажек дело будет с каждым днем пухнуть, никто не подкопается: есть чем отбиться. А вы, пока суть да дело, мне преступника найдете. Я же вам, дуракам, время даю. Эх, детский сад… Вот вы Очеретина вчера закрыли, а с чем мы его в суд за санкцией поведем, подумали? Не подумали! – уверенно ответил сам себе Николай Остапович. – Я тебя здесь для чего оставил? Чтобы ты фамилии услышал. Вот давай быстро найди связь Очеретина хоть с кем-нибудь из них, чтобы можно было на заказ натянуть, тогда в суде все гладко пройдет и вы сможете еще какое-то время нормально работать, а я перед своим начальством вида не потеряю, пока вы там вошкаетесь.
– Да как мы найдем-то, Николай Остапович? Где Очеретин – и где эти деятели, которых Ахмеров назвал? Крупные чиновники, политики, бизнесмены. У них же ни одной точки пересечения, они на разных планетах живут.
– Правило пяти рукопожатий никто не отменял, – назидательно произнес следователь Барибан. – Пять – это теоретический максимум, на самом деле чаще всего выходит гораздо меньше. На том и стоим, а иначе как бы мы людей закрывали? Ты что, наивный? По роже вроде не скажешь, глазенки умные, а строишь из себя… В наше время уголовные дела строятся не на фактах, а на объяснениях этих фактов. Никого не интересует, что там произошло на самом деле, всем важно, какую теорию под факты подвели и под каким лозунгом человека на нары определили, а теорию я тебе какую хочешь подведу под любую совокупность фактов. Какую надо – такую и подведу. И лозунг любой нарисую. Запомни: посадить можно любого, было бы это самое…