Фил молча снял резиновые перчатки и сполоснул руки в тазу, медленно вытер их полотенцем и, не глядя на меня, сказал.
— В вертолете есть место для маленького ребенка. Для нас и нашего ребенка… понимаешь? Мы можем вывезти только Дану… не тебя. Пойми, это было бы спасением для нее. Это…
И я… я расхохоталась ему в лицо. Еще до того, как все в голове сложилось в цельную картинку, как стало понятно, зачем они мне помогали, зачем влезли в доверие. Они хотели отнять у меня дочь. Они знали, что их освободят раньше других и на других условиях. Вот почему эти люди обхаживали меня.
Я посмотрела Филлипу в глаза и тихо, но очень отчетливо процедила:
— Я не отдам вам Дану никогда, понятно? Забирайте ваши вещи, игрушки и не приближайтесь ко мне ни вы, ни ваша жена.
— Найса. Подумай. Не принимай таких скоропалительных решений. Что ты можешь дать девочке? Какое будущее ее ждет с тобой? А мы… мы тебе заплатим. Мы дадим тебе много золота. Ты сможешь купить себе место и в числе первых покинуть лагерь. Мы с Лирой…
— А вы с Лирой катитесь к черту.
ГЛАВА 8. Найса
Именно тогда я и вспомнила о пластине Пирса. Я долго рассматривала ее, крутила в пальцах, а потом все же решилась. Я пошла к КПП, прямиком к охране вместе с Даной. Привыкла везде носить ее с собой, привязывая к груди платком. Так и покормить всегда можно было незаметно, пока разгребали завалы в поисках уцелевшей мебели, возможно, лекарств или запасов еды. Хотя чаще всего мы находили обгоревшие трупы и испорченные продукты. Редко нам удавалось вернуться из мертвого города с консервами. Магазины разграбили задолго до того, как нам пришлось бежать из наших резерваций. Да что там магазины — разграбили все, что было можно, а потом прошла зачистка, и все сгорела дотла.
Едва я приблизилась к воротам, за оградой зарычали собаки и часовой направил дуло автомата мне в голову.
— Стоять. Ни шагу дальше.
— Я хочу говорить с вашим командиром. Это важно. Позови ко мне своего начальника.
— Какие начальники, детка. Я здесь начальник, со мной и говори, — ухмыльнулся второй солдат и отвернулся отлить у небольшого вагончика, где расположился патруль. Чуть дальше стояли брезентовые палатки и военные грузовики. Я отвела взгляд и прижала к себе малышку сильнее, укрывая от ветра.
— Мне сказали, что жены и дети военных, погибших в закрытой зоне, имеют право на первоочередность при выезде с территории. Я вдова офицера. У меня осталась его пластина.
Я сунула руку за пазуху, а второй патрульный снова вскинул автомат:
— Руки держи так, чтоб я видел, сука.
— Тихо, Густ, не ори. Пусть покажет, что у нее там за пазухой помимо ее сочных сисек.
— Я б лучше на сиськи глянул.
— Ну всему свое время, — похотливо усмехнулся и перевел взгляд на меня, — показывай, что у тебя там за сокровище?
Наверное, он думал, я дам ему деньги или золото, потому что, когда я протянула пластину на цепочке, он расхохотался.
— Что это? На хер она мне нужна? Ты знаешь, сколько таких по городу валяется на трупах?
Позвенел ею у меня перед носом.
— Даже если бы это было правдой, мне насрать, чья ты вдова, а правительству — тем более. Золото давай и поговорим.
Я судорожно сглотнула и выхватила у него пластину, глядя в осоловевшие от спирта глаза, в которых не осталось ничего человеческого. Лишь жажда наживы и полное равнодушие к чужому горю, а еще похоть. Скотская, первобытная похоть, с которой он смотрел мне за пазуху.
— Нет у меня золота.
— Ну… — он окинул меня взглядом с ног до головы, — зато у тебя есть приличные сиськи, зад и пухлый рот. Могу подвинуть на три номера вперед, если качественно отсосешь и отпрыгаешь на моем члене.
— И еще три если на моем, — крикнул второй.
Они заржали, а я закрыла глаза, считая про себя до десяти, чтобы не сорваться, не нахамить, не вцепиться в его наглые глаза.
— Это супер-предложение, девочка. За такую цену любая из ваших отсосала бы у всего гарнизона. Мы же предлагаем тебе отсосать только у нас двоих. Мы даже для твоего ребенка няньку найдем, да, Густ?
— Да пошел ты.
— Язык прикуси. Не то ты отсюда вообще не выйдешь. Запомню тварь и сгною за забором или пристрелю на хрен. Давай думай. Надумаешь — у нас смена до шести утра, потом мы здесь только через неделю будем, и кто знает, захотим ли мы тебя трахнуть после поездки в город к шлюхам. А теперь свалила отсюда на хер.
Я вернулась в лагерь, на свой матрас. На автомате перепеленала Дану и дала ей грудь. Смотрела на нее, и в ушах голос Фила звучал… Никогда. Никогда я не отдам свою девочку добровольно. Мы выберемся. Мы с ней обязательно уйдем отсюда вдвоем. Долго еще разглядывала ее спящую, поглаживая пальцем щечки и бровки, напевая колыбельную, укрыла еще одним одеялом и поежилась от холода. Несколько человек в лагере уже умерли от воспаления легких, многие заболели и теперь лежали на улице под навесом, изолированные от других. И мы все знали, что они там умрут от холода быстрее, но никто не был готов впустить их обратно… потому что боялись заразиться. Антибиотиков катастрофически не хватало. Я посмотрела на свою пожилую соседку с соседнего матраса — Вару, которая грела руки о железную кружку с кипятком. Неделю назад она похоронила мужа. Мы с ней часто делились пайком и заваривали один пакетик чая на двоих. Я попросила ее побыть с Даной до утра. Вара согласилась. Ее мучила бессонница. Она не спросила, куда я иду, а я и сама не знала, что могла бы ей ответить… пока не пришла к КПП и не посмотрела в мерзкие глаза капитана Морфа. Пока он спрашивал у меня имя и фамилию, черкая шариковой ручкой в списке, второй стягивал с меня одежду и лапал за грудь. А я молила себя отстраниться. Ни о чем не думать. Только о Дане. Только о том, чтобы она выжила. Это не самая высокая цена за ее жизнь. Я забуду этих подонков, забуду их поганые руки и слюнявые рты. Вкус их немытых тел и членов. Звук их хриплых стонов и матерных окриков. Шлепки тел о мое тело. Ни о чем не думать и просто делать то, что они говорят, подавляя приступы тошноты и рвотные спазмы. Это ничего не значит. Это плата за жизнь Даны. Пусть такая отвратительная, но разве у меня есть выбор?
— Шевели задом, детка. Давай работай. Что ты как неживая?
Они оставили меня ближе к утру. Пошли на перекур и пожрать, обещали и мне принести. А я натянула на себя измятое платье и, подойдя к столу, налила себе из их фляги спирта и выпила залпом. Меня скрутило пополам в адском позыве к рвоте, каждая пора пропиталась их потом и вонью их тел. Вышла из вагончика на утреннюю прохладу и доползла до умывальника, с другой стороны от входа, ополоснула горящее лицо ледяной водой и медленно подняла голову, глядя на себя в заляпанное сколотое зеркало. И не узнала себя. Оттуда на меня впервые смотрела Марана. В ее диких глазах появилась та самая мертвая пустота, а потом сменилась взглядом загнанного зверя, у которого просто не оставалось выбора. Да. Да, мать вашу. Я бы легла под весь гарнизон, лишь бы моя девочка осталась в живых.