Юноша глубоко вздохнул. Он понимал, что его смерть на эшафоте будет ужасна. Вероятно, он умрет окровавленным скулящим комком плоти. Это его последняя возможность проявить достоинство.
– Я признаю, что убил двенадцать человек. Они замыслили уничтожение целого народа – с одной-единственной целью, ради собственного обогащения. Я не раскаиваюсь в этом поступке!
– Клевета! – закричала женщина с трибуны патрициев Ферранты. – Я не потерплю, чтобы доброе имя семьи Тримини поливал грязью убийца…
– Работорговцы! – закричали в толпе. – Тормено-младший должен был всех вас превратить в камень!
Императрица кивнула:
– Правда и то, что Милан Тормено не раз проявлял подлинный героизм. В Далии никогда не забудут, как он вызволил похищенных детей из плена Человека-ворона. Он одолел грима и убил обоих василисков, навлекших столько бед на земли Цилии. Как же отнестись к такому человеку по справедливости? Он объединяет в себе свет и тьму, как и все, кто сражался на этой войне. Тут невозможна справедливость. Лишь сила прощения способна исцелить раны, нанесенные друг другу теми, кто был причастен к войне. Я готова помиловать его. Он покинет эту площадь свободным человеком.
Милан ушам своим не верил. Он свободен?
– Но у такого моего решения есть одно условие, – продолжила Сасмира. – Нандус Тормено! Назови мне место, где находится Красная Башня. Я знаю, что тебе это известно.
– Я поклялся навсегда сохранить эту тайну. – Нандусу было трудно говорить. Глубокий, столь могучий голос подводил старика, и слова звучали неразборчиво, гнусаво.
– Я знаю, какова твоя порода, Нандус Тормено. Я понимаю, что допрос с пристрастием не может сломить тебя. Потому муки придется терпеть твоему сыну – пока ты не будешь готов ответить мне. Вот мой приговор. Твой сын может покинуть Цилию целым и невредимым, он уйдет отсюда свободным человеком, если ты примешь это решение, Нандус Тормено. Ты ответишь на мой вопрос?
Над площадью воцарилась звенящая тишина – все затаили дыхание.
Далия, Площадь Героев, полдень, 5-й день месяца Мглы, год второго восхождения Сасмиры на престол
Нандус молчал.
Но Милан и не ожидал иного.
Столешница, к которой его привязали ремнями, вдруг провернулась – видимо, под ней был установлен подъемный механизм.
Теперь Милан находился в почти вертикальном положении и видел толпу на площади, целое море лиц. А вот повернуться и посмотреть на отца и императрицу он уже не мог.
В толпе он увидел Пьетро, их старого слугу. Рядом со стариком стояла Луиза, их кухарка. Неподалеку сгрудились торговки с рынка – Милан был знаком с ними с самого детства. Некоторые люди пристыженно отворачивались, когда он смотрел им в глаза.
Заметил он и Валерио, старого рыбака с встопорщенной седой бородой. Жутковатую татуировку на голове скрывала соломенная шляпа. Когда-то Валерио поклялся Милану, что отвезет его в любое место, куда только может доплыть судно, даже к далеким Столпам Мира в ханстве.
Вокруг старика стояли и другие рыбаки – много-много знакомых лиц.
Хранительница взяла Милана за мизинец левой руки и резко согнула. Палец сломался.
Милан охнул, но успел сдержать крик боли. Слезы навернулись ему на глаза.
– Продолжай, Фурия! – послышался сзади голос Сасмиры.
Хранительница перехватила его безымянный палец и согнула, на этот раз медленно, чтобы юноша прочувствовал все оттенки боли.
Милан изо всех сил стиснул зубы. Хруст сустава принес ему и муку, и облегчение.
Море лиц расплылось перед его глазами, теперь он видел только передний ряд зрителей. Луиза спрятала лицо, прижавшись к костлявому плечу Пьетро.
Что-то двигалось там, на дальнем краю площади. Толпа расступилась, и к эшафоту направились две серебристые фигуры.
Фурия перешла к среднему пальцу Милана. Теперь она опять резко дернула палец, и юноша, не сдержавшись, истошно завопил. Стыд от этой слабости принес ему не меньше мучений, чем сама боль. Милан изогнулся, натягивая ремни, и его голова опустилась на грудь.
– Нандус Тормено! – Голос императрицы вновь разнесся над площадью. – В твоих силах прекратить мучения сына. Не желаешь ли ты что-то сказать?
Отец не ответил.
– Быть может, ему стоит разглядеть получше, что происходит с его младшим сыном…
Фурия незамедлительно выполнила приказ императрицы. Схватив стол, к которому был привязан Милан, Хранительница с нечеловеческой силой повернула всю конструкцию. Теперь Милан находился лицом к костру.
Он был поражен тем, насколько невозмутимым оставался отец. Если Нандус и страдал, глядя на то, как пытают его сына, виду он не подавал.
Рядом со столом Милан увидел низкую лавку с разложенными на ней инструментами – тиски для больших пальцев, зажим для рта, что-то, напоминавшее терку. На жаровне грелись клейма с деревянными рукоятями. Но больше всего Милана испугал «ханский сапожок» – пыточное орудие в виде металлической оболочки для ноги и ступни с подвижными пластинами. «Ханским сапожком» можно было расплющить пальцы или медленно давить на голень, ломая кость.
Прищурившись, Милан сморгнул слезы. Он хотел выдержать это. Но ему было страшно. Эти инструменты создавались для того, чтобы сломить волю куда более сильных духом людей, чем он.
– Клеймо! – приказала императрица.
Фурия схватила власяницу за вырез – и одним движением сорвала ткань с его тела.
Руки Милана дернулись в путах. Ему хотелось прикрыть срам, но уже через мгновение юноша позабыл об этом: раскаленное докрасна железо оказалось прямо перед его лицом. Он вдавил голову в доски столешницы, чувствуя жар, опаливший ему кончик носа.
Клеймо опустилось ниже. Точно случайно коснулось груди. Милан охнул, но смог подавить крик.
Затем орудие легло ему на живот у пупка.
Голова заметалась из стороны в сторону. Юноша прикусил губу. Он не хотел кричать. Не хотел выглядеть жалким скулящим мальчишкой.
Вонь жженой плоти ударила ему в нос.
И вдруг боль прекратилась.
Милан с облегчением вздохнул. Опустил взгляд.
И увидел, как Фурия, размахнувшись, с силой вдавила раскаленное клеймо в его ногу над коленом. Милан прокусил губу, и кровь брызнула ему на грудь, наполнила рот. Он видел сизый дым, поднимавшийся от ноги. Перед глазами заплясали яркие огоньки.
– Прекратите! Во имя Отца Небесного я требую, чтобы вы немедленно прекратили пытать его!
Голос! Какой знакомый голос! Милану хотелось поднять голову, чтобы увидеть, кто же произносит эти слова. Но ему не хватало сил.
Он видел орудие, все еще касавшееся его ноги. Видел дым.
Фурия провернула деревянную рукоять, извлекая пыточный инструмент из раны. Черные обуглившиеся ошметки плоти прилипли к потемневшему железу клейма.