– Несмотря на это дом остался прежним, в нём сохранился и дух, и стиль. А город изменился. И всё же это Элленджайт. Город падших ангелов. Его тайные пути, как артерии к сердцу, по-прежнему проходят через «Асторию». Здесь много шлюх и бандитов, они стекаются отовсюду, чтобы осесть, остепениться, притвориться кем-то другим, но остаются верны себе. Как и мы.
– Ты родился во времена сестёр Бронтэ? В начале 19 столетия?
– В конце тридцатых. Это, наверное, ближе к середине?
– Как по мне, всё-таки первая четверть.
На тонкое лицо словно опустилось облако недовольства и меланхолии.
– Между мной и тобой, Сандра, больше общего, чем ты думаешь. Например, наше рождение.
– Не понимаю, о чём ты говоришь? В чём сходство?
– Наше появление на свет стало возможным благодаря полной скверне. Так, кажется, называют инцест в священных книгах всех религий. Они правы. И наука, и вера тут сходятся, как нигде в своих утверждениях – при близких кровных узах не должно быть союзов, подобно тех, что были у наших родителей. В результате подобного кровосмешения иногда рождаются гении, но куда чаще инбридинг порождает на свет уродов. Думаю, мы и то, и другое. Гениальные и прекрасные уроды.
– Твои родители тоже были братом и сестрой? Это прямо закономерность какая-то – спать с близкой роднёй. Рэй и Виола, Альберт и Синтия, кажется, ты тоже не ударил в грязь лицом… может, речь в книгах шла и не от тебе? Там много Ральфов было: дед, сын и отец. И всё совершенно чокнутые.
– Спасибо за лестное мнение.
– Лестное или нет, но определённо правдивое.
– Не поспоришь.
«Я тоже могла замкнуть цепочку», – пронеслось в моей голове вместе с образом Ливиана.
Подумать только, как близко… и избежала ли я этого? Что-то подсказывало мне, что да.
– Элленджайты чаще всего заключали браки между собой – это было у нас в семье в обычае. Случалось, конечно, что увлекались кем-то со стороны, но это реже. Да и как объяснить нормальным людям наши заскоки? О нас и так ходили слухи, как о демонах или вурдалаках, пьющих ночами кровь у слуг. Кто-то что-то видел, но интерпретировал так, как мог. А в 19 веке не распространены были фэнтези и не снимались сериалы, поэтому люди считали, что наша красота и почти не увядающая молодость объясняется происками тёмных сил.
– При всей своей наивности те крестьяне не так уж сильно и ошибались. Вообще, я порой начинаю думать, что то, что мы в своей гордыне именуем прогрессивными взглядами куда чаще оборачивается всякой глупостью.
– Вроде гипотезы, что человек произошёл от обезъяны?
– Ты это застал?
– Сандра, я умер в сороковых, в их начале. Дарвин с его теорией появились позже.
– Но ты уже успел с ней ознакомиться? Похвально.
– Тяга к знаниям – одно из мои немногочисленных достоинств.
– Давай вернёмся к старым легендам об Элленджайтах и твоим родителям.
– Давай вернёмся. Как я уже сказал, в те ханжеские времени пуританская мораль даже на нас откладывала свой отпечаток.
– Да, неужели? – усомнилась я. – А как же тогда – ты? Ну, в смысле, родился.
– Это был полный шок. Мать из семьи выгнали.
– То есть?
– Ну, в прошлые века так было можно. Знаешь, феминистки тогда не имели право голоса. У женщин его не было. Вы не имели право наследовать состояния, если это специальным пунктом не оговаривалось, а уж если повезло разбогатеть, но угораздило вновь выйти замуж, своему прежнему состоянию ты уже не хозяйка – всем распоряжался муж.
– Ты прав. Платья прошлых веков – единственное, что мне кажется более или менее привлекательным. Твою мать выгнали из семьи без копейки в кармане? А твоего отца – что? Женили в наказание, чтобы с сестрой не путался?
Лицо Ральфа словно истончалась на глазах, тема ему явно не нравилась.
– На самом деле… ты не можешь судить людей той эпохи, потому что смотришь на них со своей точки зрения. У вас это кажется называется «демократией»? Когда границы такие призрачные и условные, что уже хочется не нарушать, а восстанавливать их. Но это 19 век. Женщины не рожали без мужей и хранили девственность до брака, если хотели жить в обществе. Общество регламентировало каждый шаг.
– Хочешь сказать, что в те времена Элленджайты были оплотом нравственности?
– Хотел бы, но мы оба знаем, что это невозможно. Но мне кажется, у людей моего времени всё же планка допустимого была выше.
– Правда? И потому твой отец спал со своей сестрой, а твоя мать – со своим братом? О, да! В твоё время деревья были выше и нравственность чище.
– Мой отец не был братом моей матери.
– Разве? Я что-то не так поняла?
– Всё было ещё хуже. Он был её сыном.
Я едва не присвистнула. Ну, ничего себе! Твою ж мать… Хотя, чему я удивляюсь? Мой брат и… дальше думать не хотелось. Господи, можно ли вырваться из всего этого и остаться нормальной, в смысле – моё Окно Овертона грозило превратиться в двустворчатую дверь, и я отчаянно пыталась не дать ей распахнуться.
Ненормальные вещи не станут нормальными лишь оттого, что кто-то признает их обыденность. Рожать от собственных сыновей – ненормально, как ненормально признавать однополые браки. Даже если это имеет место быть оно совершенно деструктивно. И точка.
– Тебя это шокировало? – тихо поинтересовался Ральф.
– Ну, как сказать? Мой отец легко спит со своими сыновьями, моя мать спала с братом и сыном, я выросла в месте, где убийство – повседневная реальность. Ты меня не шокировал и не удивил. Думаю, по-настоящему я буду удивлена и шокирована, встретив человека, у которого в этом плане всё нормально, как у людей.
Ральф снова легко пожал плечами. Кажется, это его характерный жест?
– А вот родственники моим рождением были шокированы. Моя мать были избалованной, единственная дочь у отца, у которого до этого рождались только мальчики. И единственный законнорождённый ребёнок. Дед слишком избаловал её, позволяя всё, что той захочется. Но в один прекрасный момент наступил печальный день – оказалось, что за деньги счастья не купить и горе не продать. Словом, Виргиния (так звали мою мать) влюбилась в своего кузена Винсента. Они были непохожи, как день и ночь. Мама обожала внешнее благочестие и упорядоченность, а Винсент от природы был бунтарь и разрушитель. Она полагала, что рано или поздно обязательно выйдет за него замуж и не представляла, что вселенная откажется исполнять её желания. Но вместо того, что остепениться, взяться за ум и поступить, как положено, Винсент послал родственников к чёрту и вопреки всем правилам, женился на цыгангке.
– На цыганке? – даже я, спустя два века, не могла не удивиться выбору неведомого мне Винсента. – Настоящей? Из табора?
– Да. По слухам, девушка была неординарная и характерная. В любом случае, чтобы обуздать ветер, нужно не меньше, чем каменная стена. Поначалу эту связь никто не брал в расчёт. Все думали – перебесится. Элленджайты, конечно, всегда творили, что хотели, но жениться на чернокровках до него не хотелось никому. Виргиния решила, что, если сумеет его обольстить, тот возьмётся за ум. Но Винсент не взялся. Он бросил свою именитую красавицу кузину ради безродной цыганки с красивым именем Жасмин.