– Не знаю – как, но уж как-нибудь подоходчивей. Так, чтобы сомнений в твоей неприязни не оставалось.
Взяв нож, я протянул его ручкой вперёд.
Катрин нахмурилась, глядя на холодное лезвие. Потому на лице её отразилось понимание и отвращение:
– Ты с ума сошёл? – не столько прошептала, сколько прошипела она. – Не думаешь же ты, что я стану играть с тобой в эти дурацкие игры?!
– Станешь. Если действительно хочешь уйти.
– Я не…
– Используй его. Докажи серьёзность своих намерений.
– Я надеялась решить проблему менее…хм-м? Радикальным способом.
– Я не умру. Удара ножом недостаточно, чтобы отнять мою жизнь. Это просто развлечение.
– Сегодняшний вечер – это что-то! Незабываемое впечатление за впечатлением! Такое чувство, что ты нарочно копил их один к одному, чтобы вылить в один присест всё фамильное безумие и странные сексуальные фантазии.
– Боль и секс действительно неплохо сочетаются, но извращённые фотосессии с Кингом, уж поверь, в мои планы точно не входили.
Катрин скривилась от отвращения, но тут же лицо её вновь приняло спокойное выражение.
– Ты знаешь, что я никогда не смогу навредить безоружному человеку.
– Я знаю, что ты лжёшь сейчас. Не мне – себе. Мы оба знаем, что я не безоружен – я сам по себе оружие. И ты вовсе не маленькая белая пушистая овечка, ты будущий хирург и держать скальпель в руках умеешь.
– Это не скальпель.
– Режет не хуже.
Она провела ладонью по глазам, словно стремясь скинуть с них невидимую мне повязку.
Голос её зазвучал устало:
– Не верю, что это вообще происходит на самом деле: я стою и всерьёз обсуждаю возможность воткнуть в тебя нож?
– Представь при этом что-нибудь вдохновляющее.
– Например?
– Например, как я, припёртый к стенке данным тебе словом вынужден буду исполнить обещанное и уйти?..
Катрин взяла из моих рук нож скорее машинально, чем осознанно, недоверчиво глядя на отливающее синевой, остро отточенное лезвие.
– Ты ведь не веришь, что я могу это сделать? – спросила она.
– В этой жизни никогда ни в чём нельзя быть уверенным.
– Ты во мне не уверен? – сверлила она меня вопросительным взглядом.
– Я знаю, ты девушка с характером и с принципами. Но насколько далеко ты способна зайти в погоне за ними? Вот этого не знаю. Но допускаю возможность того, что достаточно далеко.
Катрин усмехнулась, и в этот момент стала гораздо больше похожа на всех нас – и на себя, ту, которой едва ли сама себя знала. Тьма, которая присутствовала в ней также, как и в Синтии или во мне. Пусть и в меньшей степени, но всё же?
Фамильная тьма: желание причинять боль в первую очередь тем, кого мы вожделеем.
Тёмная сторона есть у всего, кроме солнца. Свет без тени беспощаден, он сжигает дотла. Тень и должна быть. Меня тени никогда не пугали. Меня пугает их отсутствие. Гораздо страшнее, когда в человеке не видно изъянов.
Она подняла лезвие и приставила его к моему горлу. Острие легко касалось ямки под подбородком, дразня кожу завораживающим холодком.
–О! Вижу ты решила подойти к решению с огоньком и фантазией? Я бы предпочёл пощекотать нервишки в других местах…
Я хотел наклониться ниже, чтобы интимно прошептать речь на нежное девичье ушко, но нож несколько ограничивал мою свободу. По нему заструилась алая капля крови, густая и маслянистая, закапав на её бледные белые пальчики.
– Это в каких же?
Она не сопротивлялась, словно завороженная, когда, сжав пальцы на тонком запястье, я потянул её руку вниз, слегка прижимая острие ножа к собственному телу, так, чтобы оно прочерчивало на обнажённой коже тонкую царапину.
Боль была совсем лёгкой, невесомой, как паутинка и такой же дразнящей – поцелуй бабочки, обманчиво-призрачный, существующей скорее в воображении, чем наяву.
Скользнув по костям ключицы, надрезав кожу на груди, он нерешительно дрогнул в её руке.
Катрин пыталась разжать пальцы, но я не позволил ей этого сделать.
– Не надо! – жалобно пискнула она.
От неё веяло страхом с лёгким шлейфом возбуждения. И это завораживало. Заводило лучше любого афродизиака.
Тепло, так же естественно исходящее от тела Катрин, как аромат исходит от цветка, притягивало к себе меня так же верно, как её красивое лицо, выступающее из дымки стеклянных волос. Не отпускало взгляд.
Прозрачные, как студёная вода или зимнее небо, глаза. Холодные, хмурые, серые. И губы, нежные, гладкие, словно лепесток розы, разогретый солнцем. Коснуться их, испробовать их вкус в это мгновение стало такой же острой необходимостью как глоток воды после долгой прогулки в знойный день.
Её губы дрожали под моими губами. Что тому было причиной? Волнение, связанное с желанием, которого она не желала принимать, но которому всё равно покорялась?
Любить женщину можно по-разному.
Иногда вступая в чертоги женского тела действуешь подобно варвару-завоевателю, сокрушая преграды, опустошая недра, выгорая в горниле страсти сам до тех пор, пока не придёт бессильное изнеможение, пока не разожмёшь объятий, опустошённый и чёрный, как дом после пожара, в котором не осталось ничего, кроме копоти.
Иногда это поединок, иногда – игра. Иногда просто ни к чему не обязывающее общение, мимолётное, почти случайное, как прикосновение рук.
Тело Катрин было подобное чистейшему сосуду, прозрачному хрусталю, в котором плескалась сияющая субстанция её души. Оно было чистым и прикасаясь к нему я каждый раз словно бы причащался, получая прощение и отпущение грехов.
Её плоть была словно сплетена из тугого шёлка. Волосы, в которые мои руки ныряли как в волны; губы – их дыхание согревало и будоражило воображение; гибкий, узкий, как стебель лианы, подвижный стан в моих руках; нежный бугорок девичьей округлой груди, умещающейся в ладони и волшебная раковина, в которой таилась жемчужина женственности, сладкая, как мёд и пьянящая, словно южное вино из высшего сорта виноградника.
Когда я сжимал тело Катрин в своих объятиях, мне казалось, что я обнимаю свет, пью из его волшебного источника. Словно невидимые крылья ангела стряхивали с меня оковы былых грехов. Я чувствовал шелковистые крылья, обнимающие меня со всех сторон и поднимался на восхитительную высоту седьмого неба.
– Я никуда тебя не отпущу. Никогда, – сказал я, жадно прижимая её к себе.
Катрин в ответ только вздохнула и опустила ресницы.
ГЛАВА 16. Мередит
Когда тебя похищают похитителя положено ненавидеть. Или бояться. Нормальным людям свойственно наблюдать за своим тюремщиком улучая момент, чтобы сбежать без оглядки, теряя тапки и сверкая пятками.