Энджел похлопал руками по карманам, выудил мятую сигаретную пачку.
— Чёрт! Зажигалка-то!.. — раздосадовано процедил он.
Я услужливо щёлкнул своей.
Салон авто почти моментально заполнился едким сигаретным дымом и Энджел вынужден был приоткрыть окно, впуская свежий, перенасыщенный влагой, воздух.
— Я облажался. И облажался по-крупному. Рэй не прощает своеволия. Особенно имеющего печальные последствия. А в тот раз именно так и было. У отца было право гневаться, было право меня наказать — я это признаю. Но то, что он сделал…
Серое облако табака поднялось и ускользнуло в узкую щель в окне.
Мне хотелось поторопить его с рассказом, но я понимал, что делать этого не стоит.
Энджел должен прочувствовать, просмотреть свои воспоминания, подобрать нужные слова.
— То, что он сделал невозможно оправдать, простить или забыть. Даже понять и то не получается.
Было так странно, сидеть и слушать исповедь человека, который тебе не слишком симпатичен и, которому, ты это знаешь точно, ты симпатичен едва ли больше.
Эффект незнакомца в пути? Когда ты изливаешь человеку всё, что давно наболело, потому что знаешь — завтра вы уже не встретитесь.
Но мы с Энджелом расстанемся едва ли. Так что стоит за его откровениями?
— Рэй заставил меня переспать с родной матерью.
Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не этого.
— И ты это сделал? Ты просто покорно выполнил то, что он требовал?
Энджел хмыкнул:
— Покорно. Не рыпаясь.
— А твоя мать? Она тоже была покорной? Она не просила тебя прекратить это безумие?
— Нет. Она просила меня продолжить, — и вновь смех Энджела ранил мои нервы. — Не останавливаться ни на минуту.
Я почувствовал дурноту. Меня как будто с ног до головы вывалили в грязи и душа моя протестовала. Я не хотел больше этого слушать.
Чокнутая семейка!
— Потому что пистолет со взведённым курком был приставлен к голове Сандры. И я знаю Рэя. Увы! Он бы не остановился. Он бы выполнил угрозу — собственной рукой пристрелил родную дочь и не дрогнул. Чтобы спасти жизнь сестре я был вынужден насиловать родную мать, а Сандра — наблюдать картину со стороны. Семейная идиллия по Рэю Кингу.
Вижу, Элленджайт, он уже не кажется тебе таким очаровательным, как в вашу первую встречу? Может быть даже, ты хочешь его меньше?
— Вообще не хочу. На сегодня с меня вас довольно. Всех ваших семейных ужасов на один вечер хватит с лихвой. Поехали уже, а?
— Счастливец ты, — со вздохом завёл машину Энджел. — Ты можешь просто вот так взять, всё отшвырнуть и уехать. Пока ещё можешь. Не становись Рэю поперёк дороги, Элленджайт, если у тебя есть хоть кто-то, кем ты дорожишь. Он смешает тебя с грязью и заставит лизать себе языком сапоги, трясясь за жизнь того, кто тебе дорог.
— Не так страшен чёрт, как его малюют, — зло процедил я сквозь зубы.
— Это смотря какой чёрт. Я тебя предупредил, а дальше смотри — дело твоё.
Я кивнул.
Оставшуюся недолгую часть пути мы проделали в молчании и сухо распрощались на пороге отеля.
Я чувствовал себя эмоционально опустошённым, выжитым, словно лимон. Гнетущее чувство того, что всё в этом мире тщетно и грязно, не оставляло меня ни на минуту.
Это было как грязь, только въедающаяся в душу.
И мне отчаянно, словно глоток свежей воды нужен был кто-то настолько же чистый и светлый, насколько темны, страшны и неприглядны, несмотря на весь свой внешний лоск, были Кинги.
На ум приходила только одна кандидатура — Катрин.
«Жертвенный агнец», — как презрительно посмел отозваться о ней Рэй.
Час был не ранний, но и не настолько поздний, чтобы мой визит выглядел неприемлемым.
Бра тускло светились со стены.
За окнами продолжал падать снег, вычерчивая белые полосы на чёрной простыне ночи.
На мгновение застыв перед дверью Катрин, я упёрся пылающим лбом в прохладную, гладкую стену. Чувствовать под собой её незыблемую прохладу было приятно.
Стены — это нечто незыблемое. Или кажущееся таковым, но даже если и так, лучше иллюзия, чем полное ничто.
Нечто незыблемое должно быть в жизни каждого человека. Опора, фундамент, правила, сила притяжения — что-то, что держит тебя на земле. Без этого никак. Без этого жизнь бессмысленна.
Я не отдавал себе в прошлом отчёта, но именно семья была для меня всем — опорой, фундаментом, силой.
А после своего странного, непонятно-необъяснимого воскрешения я парил в невесомости. Мне отчаянно нужно за что-то зацепиться, чтобы стать собой. Зацепиться я мог только за новую семью, а её не было.
Кинги оказались гротескной пародией на то, чего я желал.
После рассказов Энджела я не мог на них даже злиться. На самом деле я был бы рад гневу — он спасает от пустоты, побуждая двигаться и действовать.
Но злости не было.
Я не сомневался в том, что была причина, изуродовавшая душу Рэя до неприемлемой степени душевного уродства.
Кто-то тщательно и с душой засадил Сад Зла. И плоды его горьки и ядовиты.
Это не могло оправдать Рэя — это могло лишь объяснить, почему так, а не иначе. Но в этой ситуации мало объяснений или оправданий.
Рэя следовало остановить. Во имя его возможных жертв, детей и даже его самого.
Я не сомневался в одном: ни угрозы, ни уговоры, ни мольбы на него не подействуют. Это человек не знает ни страха, ни совести, ни любви.
Но власть Золотого Тельца он признает.
Всю жизнь убегая от нищеты он ни за что не захочет в неё возвращаться снова.
В свое время я любил математику именно за её непредвзятую строгость, лаконичность и завершённость Формулу нельзя подкупить. На итоговое решение задачи не влияет субъективное восприятие экзаменующего. Формула сойдётся при правильном решении и не сойдётся, если ты допустил ошибку.
И вот сейчас с математической строгостью я выводил простую жизненную формулу: чтобы не говорили нам о любви, всё это фуфло. В этом мире главное деньги. Такова была выдвинутая гипотеза.
И вот подтверждение. Любовью нельзя было остановить Рэя.
И если бы не деньги я не женился бы на Катрин. Я люблю её в той степени, в какой это чувство мне доступно в моем теперешнем воплощении, но даже люби я её в три раза сильнее, я бы на ней не женился.
Если бы не деньги.
От этого открытия стало совсем тошно. Мне чертовски хотелось верить в доброе и светлое, но куда ни глянь, всюду выходило прямо противоположное.
Миром правят не светлые чувства, а выгода.