Дети из камеры хранения - читать онлайн книгу. Автор: Рю Мураками cтр.№ 33

Услышав высокий, словно пение птиц, звук, Кику поднял лицо из лужи. Правый глаз ему, видно, подбили, все вокруг было белым и мутным. Фигуры собравшихся на дороге людей искривились. Птичье пение постепенно превратилось в мелодию. Только сейчас он понял, что это поет Хаси. Стоя на коленях на красной земле, Хаси пел. У него был удивительный голос. Словно он доносился из какого-то очень маленького репродуктора или из брошенной в углу комнаты телефонной трубки. Голос Хаси не улетает с ветром, а заполняет все вокруг. Словно тончайшая пленка, издающая звук, покрыла уши. Слабый звук прилипает к коже, через поры проникает внутрь тела и пробуждает там воспоминания. Как ни пытайся избавиться от него, все напрасно. Искривленный мир утратил цвет, запах и температуру, и вместо него голос Хаси породил мираж. Было уже непонятно, кто ты и что здесь делаешь. Воздух тяжело сдавил тело, казалось, тебя засасывает рыхлое морское дно. Кику представил, как черные лошади несутся на закате по парку. Картина явилась перед его глазами, она силой затягивала его внутрь себя. Черные лошади на фоне оранжевого света мчались между деревьями с невероятной скоростью, их ржание в какой-то момент сменилось грохотом взрывов, гладкая блестящая шерсть стала золотистым металлом, и лошади превратились в огромные мотоциклы, мчащиеся сквозь дебри с серебристыми оконными стеклами. Его взгляд, следивший за мотоциклами, перемещался с той же скоростью, что и они. Как будто где-то наверху на проволоке подвесили камеру, которая движется со скоростью двести километров в час, и он смотрит отснятую этой камерой пленку. Его охватило беспокойство. Он перестал вдруг понимать, кто именно передвигается с такой ужасной скоростью. Он сам? Камера? Мотоциклы? Или же окружающие здания, деревья и уличные огни? Кику хотелось убежать из этого тревожного и прекрасного миража.

В тот момент, когда он готов уже был крикнуть «Остановись!», над улицей пронесся женский плач, и Кику очнулся. Толстуха, ухватившись за огромный половой орган худого мужчины, рыдала. Кику поднялся на ноги и зашагал к Хаси. Собравшиеся на улице люди были похожи на безумцев. Открыв оба глаза, Кику никак не мог их сфокусировать и посмотрел вдаль. Его охватили воспоминания той поры, когда его тело было совсем слабым и неразвитым. Рестлер отпустил Тацуо и упал на колени. Царапая себе грудь, задрожал всем телом и забормотал что-то непонятное.

— Мама, не смотри на меня так! Мне страшно. У тебя в уголках глаз жуткий цвет. Я уже успокоился. Мама, не смотри на меня так, словно хочешь ударить.

Хаси продолжал петь, пока Кику не подошел к нему и не сказал:

— Хватит, Хаси, больше не надо.

— Я каждый день тренировался на молодых парнях с язвами на лице и испуганных дегенератах, истекающих спермой, — сказал Хаси. — Я понял, что не существует звука, вызывающего беспокойство. Самое главное — это когда не слышно звука, то есть продолжительность и интенсивность абсолютной тишины. Понимаешь? Брачное пение карликовых гиппопотамов в Западной Африке основано на продолжительности молчания. У каждого, будь он психически больным, маньяком или нормальным человеком, есть своя собственная индивидуальная тишина. Когда поешь, ты только даешь импульс этой тишине.

— Что же это за песня? — спросил Тацуо.

— Моя собственная, — ответил Хаси, — называется «Баллада для больных танцующей болезнью». Когда больные слышат эту песню, они сразу же успокаиваются, а те, кто не успокаивается, видят страшные сны.

Рядом со входом на рынок стоял какой-то иностранец с бритой головой. Подняв над собой бобину с электропроводами, он проповедовал. Из магнитофона звучал хорал. На нем была рубаха с расстегнутым воротником, черные штаны и высокие резиновые сапоги, на шее висела веревка, как у висельника, а на голове — венок из мальвы. На беглом японском он обращался ко всем входящим на рынок. На огромном плакате рядом с ним было написано: «Раскайтесь, очистите свое сердце в монастыре Храма иоаннитов».

— Друзья, не приближайтесь сюда! Плотские утехи здесь покупаются за деньги. А в результате вы почувствуете еще большее одиночество. Взгляните на этот рынок! Эти женщины — ваши матери, сестры, бабушки. Что вы покупаете здесь за деньги? Стыд? Жалость? Печальный гомосексуалист вертит бедрами, чтобы выпросить одну затяжку. Пусть он красив, но Иисус его не простит. Он пошлет на этот рынок такое же наказание, какое послал на улицы Содома.

Все трое вошли на рынок. Рынок занимал четыре улицы, половина его находилась под землей. Говорили, что охранявший это место патруль подкуплен, что именно здесь Ядовитый остров сообщается с внешним миром. На рынке было полно людей, но голосов почти не было слышно. Когда люди переговаривались между собой, они шептали друг другу на ухо, так что никто их не слышал. По краю дороги стояли ларьки, рядом с ними столы и стулья. Когда клиент садился на стул, проститутка, мужчина или женщина, приносила напитки. В основном пиво с малым содержанием алкоголя или херес в черных бутылках. На дороге стояли мужчины и женщины, поджидавшие клиентов, принимая различные позы, но первыми они не заговаривали. Проституток заметно прибавилось, когда дорога стала спускаться под землю. В тоннеле стояла девица, курила сигареты и, подняв подол, демонстрировала свои ляжки. При свете старой флуоресцентной лампы блестело серебряное кольцо, вставленное в малые половые губы. Под лампой стояла негритянка, которая ела виноград. Отщипнув от грозди крупную виноградину, она хватала ее языком и ловко выплевывала одну кожуру. На ее влажном языке перекатывалась блестящая зеленая мякоть. Она поворачивалась спиной; платье со спускавшимся ниже талии разрезом открывало гладкую кожу с кисловатым запахом. Посреди дороги танцевала девочка: на ногах балетные тапочки, завязанные белыми лентами, на бедре — татуировка, изображающая подводную лодку, на шее — ремень из змеиной кожи, к которому прикреплена цепь. Близнецы с разрисованными ягодицами, между которыми были зажаты зажженные свечки, покачивали бедрами.

По обе стороны тоннеля продавали лекарства. Сплошные антидеирессанты. И проститутки, и их клиенты охотно покупали аптидснрессанты, не вызывавшие зависимости. «Нейтро» — средство, успокаивавшее нервное возбуждение, помогало поддерживать порядок на рынке. Спокойный шепот, плавные и неторопливые движения гасили раздражение и злость, и уже не нужно было назойливо привлекать внимание и зазывать клиентов. На дороге, уходившей под землю, не было слышно ничего, кроме шепота, вздохов и тихого покашливания. Атмосфера напоминала ту, что бывает между частями музыкального произведения на симфонических концертах. В ушах стоял тихий звон. Как будто карнавальную процессию, или маскарад, или цирк, или балет лишили звука. Но на этой костюмированной вечеринке не просто убавили громкость до минимума, но и оставили только особого рода звуки: шелест шелковых платьев, шаги босых ног по асфальту, почмокивание языка, облизывающего зубы, вздохи, трение кожи о кожу, плеск алкоголя о стенки стакана, колыхание украшений из перьев на легком ветру. Говорили, что новичкам здесь кажется, будто они попали в загробный мир.

Около часа ночи Кику, Хаси и Тацуо присели возле одного из ларьков. Тацуо приложил к разорванному уху ментоловую салфетку.

— Больно, как больно! — жаловался он. — Вот попадут микробы, нагноится ухо, а где ухо, там и голова. Разобьет меня паралич. Такой молодой, а уже паралич, и женщинам больше не буду нравиться. Найду Миэко, а она от меня отвернется. Если не предотвратить болезнь, тогда вообще беда. Нагноится ухо, как же я буду слушать музыку? Это ведь не пальцы на руках, а уши на голове — серьезная штука.