– Благодарствую, Сергей Львович, – низко поклонилась я. – Или как тебя там…
– Чего в сугробе-то сидела, юродивая? Не утерпела и к Стасу подалась? А он послал тебя подальше? Или все-таки ты его?
– Он меня.
– Ну, для разнообразия можно и ему тебя послать.
Меня больше не трясло как в лихорадке, и мир вокруг выглядел привычным, но легче от этого не стало. Недавнее отупение сменила злость, хотелось разнести все вокруг, разбить, изуродовать, хохоча во все горло. Желательно, начав с себя. Но буйство Сергей Львович пресечет парой хороших затрещин.
– Иди сюда, – я приподнялась и ухватила Берсеньева за ремень брюк.
– Эй, полегче! – прикрикнул он. – Немытыми руками – и к самому святому.
– Я только что из ванной, и руки у меня чистые. Давай трахнемся.
– С чего вдруг? – хмыкнул он.
– Сегодня суббота.
– Не пойдет, – покачал он головой. – Думаешь, я не понимаю, чего тебя так плющит? Стасик тебя отшил, так ты решила, чем хуже, тем лучше? Трахнешься со мной, и дороги назад уже не будет?
– Не твое собачье дело.
– Мне-то это на хрена? – возмущенно спросил он.
– Придумай что-нибудь, – пожала я плечами.
– Ага. И думать нечего. Ты ж меня потом возненавидишь. И я лишусь не буду говорить единственного друга, они мне на фиг не нужны, но дорогого моему сердцу существа.
– Собаки-компаньона?
– Точно. А с собачками я не трахаюсь.
– Тогда вали отсюда, надоел.
Я накрыла голову подушкой и почти тут же забыла о его существовании. Но Берсеньев тихо удалиться не пожелал, хоть я на это и рассчитывала. Стащил подушку с моей головы и заявил:
– Если ты с горя надумала удариться во все тяжкие, предупреждаю сразу: затея глупая. Будет только хуже. Поверь человеку, который на этом собаку съел. Душевные раны задорным траханьем не лечатся. Поутру муторно до отвращения. В основном к себе. Порочный путь, дорогая. – Сев рядом, он обнял меня за плечи, а я сказала:
– Не трогай меня. – Получилось испуганно.
– Ну, вот… то трахнуться предлагаешь, то шарахаешься. На тебя не угодишь. Повторяю в который раз: у меня к тебе сугубо платонические чувства. Связаться с такой, как ты, значит нажить геморрой на всю оставшуюся жизнь, чему твой Стасик яркий пример.
– Почему это? – спросила я, нахмурившись. Его слова, как ни странно, здорово задели.
– Потому… ну-ка, подвинься. – Он лег рядом, обнял меня, пристроив мою голову на своем плече. – Есть бабы, которые не отпускают, – продолжил с усмешкой. – Нарвешься на такую, и полный трындец. Куда ни беги, а в душе свербит и назад очень хочется, и сам понять не можешь, с чего такая глупость. Мужиков к таким, как ты, тянет, точно мух на сладкое, хоть и догадываются, что получат по самое не могу. Кто поумней, вовремя соскакивает. И только я, мудрый старый лис, рядом с тобой чувствую себя распрекрасно, потому что в свой капкан я уже угодил и тянет меня совсем в другую сторону. В общем, еще одна большая любовь мне не грозит, чему я рад безмерно. Теперь все ясно?
– Еще бы понять, что мне со своей большой любовью делать, – вздохнула я.
– А ничего с ней делать не надо, либо рассосется, либо все сложится. Короче, кончай отходные молитвы…
Он не успел договорить, дверь вдруг распахнулась, и я увидела Стаса. Он вошел, взглянул на нас и криво усмехнулся.
– Входная дверь, как всегда, открыта, а ты, милая, сумку в офисе забыла. – Он бросил сумку на подлокотник дивана.
– Да что ж за день сегодня, – простонал Берсеньев, выходя из ступора, я, в отличие от него, могла лишь беспомощно глаза таращить. Стас развернулся к выходу, а Берсеньев торопливо продолжил: – Эй, это братские объятия…
– Ну, так и продолжай в том же духе, кто ж мешает? – пожал Стас плечами и прикрыл за собой дверь.
Наконец начав соображать, я вскочила и бросилась за ним.
– Стас, подожди!
– Я приехал вернуть тебе сумку, – спокойно сказал он. – Только и всего…
– Это неправда… пожалуйста, давай поговорим.
– Все, что я хотел сказать, я уже сказал. Очень надеюсь, что на этом мы и закончим.
Он ушел, а я еще некоторое время таращилась на входную дверь. А потом побрела в комнату. Берсеньев сидел на диване, усмехнулся и сказал:
– Водки, поди, нет? Сбегать?
– Ненавижу тебя… – покачала я головой.
– За что? Кстати, я бы на твоем месте радовался: ревнует, значит, любит. Если не будешь валять дурака, ваша затяжная Санта-Барбара закончится счастливым браком, с кучей детишек и милыми семейными праздниками.
– Убирайся отсюда!.. – заорала я, подхватила вазу и запустила ею в Берсеньева, он ловко увернулся. А я принялась хватать все, что попадало под руку, и швырять в стены. Берсеньев наблюдал за этим с философским спокойствием.
Тут дверь опять распахнулась, а я замерла в глупой надежде, что Стас вернулся. На пороге стоял Димка и таращил глаза. Комната напоминала поле битвы, а я – пациента психушки.
– Чего это вы? – спросил он.
– Репетируем конец света, – ответил Берсеньев без тени улыбки.
– Я не понял, вы скандалите, что ли?
– Она – да, а я – нет. Пойдем, Дмитрий Вадимович, выпьем водки, девушка наша совершенно не в себе… кстати, трахнуться мне предлагала.
– И ты отказался? Ну и дурак.
– Катитесь оба, – устало сказала я.
– Между прочим, я заехал по делу, – обиделся Димка. – Кто просил мобильный Стаса? Звонила, блин, в три часа ночи…
– Раздобыл номер? – заботливо справился Берсеньев.
– Ну…
– Очень своевременно.
В конце концов они убрались, а я поехала к родителям. Оставаться одной в квартире было страшно.
В воскресенье я несколько раз звонила Стасу, знать не зная, что скажу ему. Предложу встретиться и все обсудить? А что, собственно, обсуждать? Постараться убедить его в том, что наши отношения с Берсеньевым далеки от романтических? Способно это хоть что-нибудь изменить? Стас ясно дал понять: отныне наши пути разошлись и вряд ли когда-нибудь пересекутся. Он решил поставить точку в затяжной истории и, конечно, был прав. Кто-то должен это сделать. У меня мужества так и не хватило, а ему его не занимать. Я ведь знала, что этим кончится, давно знала и готова была смириться с этим. Может, и сейчас во мне говорит обида: Стас сделал то, что мне сделать не под силу? Будь рядом Сергей Львович, непременно бы съязвил: мне непереносима мысль о том, что в моих несчастьях я могу быть виновата сама. Одно дело, когда любимый бросил, а другое – бросил из-за того, что я с другим на диване в обнимку валялась. Пора признаться в собственной ублюдочности: тянет меня в страдалицы, но при этом я должна быть невинна, бела и пушиста. Вот тут прокольчик, милая, не бела ты и не пушиста. И с собственной совестью давно отношения натянутые. Берсеньев, конечно, редкий мерзавец, но психолог прирожденный. Разглядел в моей душе все язвы, даже те, о которых я и не догадывалась. Может, это и есть причина нашей загадочной дружбы: деньги к деньгам, а дрянь к дряни.