Можно мне тут жить?
– У кого-нибудь есть заболевания?
Салли рассмеялась, но и это было похоже на объятие.
– Вижу, что ты ходила на уроки нянь-скаутов. Нет, с моими детьми можно всё на свете делать. Надеюсь, ты любишь лазанью. Я сделала двойную порцию.
Она поцеловала всех своих детей перед уходом, а потом поцеловала меня в голову, прямо в макушку.
– Веселитесь!
– Молоко! – закричала младшая, потянувшись за ним.
Я подбежала к ней, чтобы помочь, и услышала, как хлопнула входная дверь и отъехал пикап. Я посмотрела на свои руки, прежде чем застенчиво схватить себе бумажную тарелку.
– А вы, ребята, ещё не распаковали тарелки?
Фрэнк пожал плечами.
– Мой отец живет здесь уже пару недель. Он ничего не стал распаковывать. Мы приехали в прошлое воскресенье, и у мамы не было времени всё разобрать.
– И они всё равно заставили тебя пойти в школу?
– Да.
Всё, что я могла сказать, так это то, что он нервничал не меньше моего. От этого я чуть успокоилась, ну, и от того факта, что я тут была главной.
– Ну, давайте поужинаем, а потом всё уберём. Возможно, мы приведём всю кухню в порядок к тому времени, как твои родители вернутся домой.
* * *
Я ела лазанью до тех пор, пока у меня глаза не стали цвета сыра, а потом мы вчетвером начали убираться. Маленькая Джулия держала пакет для мусора, пока мы кидали туда одноразовые тарелки и приборы, Мари вытирала, а мы с Фрэнком убирали остатки еды и мыли пластиковые стаканы.
Когда со стола было убрано, Фрэнк помог мне собрать мелки и бумагу для девочек, и они рисовали, пока мы с Фрэнком драили шкафы и распаковывали посуду и столовые приборы. Думаю, Салли будет всё равно, куда мы разложим вещи, таким уж она казалась человеком. Чем больше Фрэнк говорил о своих маме и папе, тем больше я понимала, что права.
– И как там, в Рочестере? – спросила я.
Он пожал плечами.
– Мы жили за городом, как и здесь.
– Хотелось бы мне жить в городе, – призналась я. – Так намного интереснее.
Он наклонился ко мне, качая головой.
– Нет, тебе бы не захотелось. Именно в городе происходят все беды. В Рочестере тоже кто-то похищал мальчиков, прямо как здесь.
Я моргнула.
– Только мальчиков из города?
Он кивнул.
Я вспомнила про кости стервятника, папу и Бауэра.
– Вы поэтому переехали? Чтобы убежать от всей этой ситуации? – Потому что если так, то они, наверное, чувствовали себя ужасно из-за того, что здесь это происходит.
– Не, – протянул Фрэнк. – Нам правда нужен был дом побольше.
– Это не очень-то большой дом, – сказала я, но почувствовала себя стервой, когда заметила, как осунулось его лицо. Я постаралась забрать свои слова назад. – В смысле, он просто такой же, как наш, я об этом.
– А у вас тоже есть жуткий грязный подвал?
Я живо закивала.
– Там довольно грязно. Мама держит там почти все консервы, и папа хранит там вещи, наверное. Папа не разрешает нам туда спускаться.
Фрэнк содрогнулся.
– В грязных подвалах призраки водятся. Всегда.
Глава 20
Такая вот штука. Если бы мне с утра сказали, что к конце дня у меня появится лучший друг, да ещё и мальчик? Я бы сказала, что у вас кукушка съехала. Но мы с Фрэнком практически заканчивали друг за другом предложения после того первого часа вместе. У нас нашлась куча общих интересов, как только мы выяснили, что он грубо говорил со мной в школе, потому что никого не знал и считал меня соплячкой. Сначала мы оба с радостью посмотрели «Команду-А», и когда я сказала, что у меня есть последняя книжка Нелли Блай «Хочешь – верь, хочешь – нет», он заставил меня пообещать принести её в следующий раз. Я не сказала ему, что разрешаю себе читать только одну запись за ночь, потому что знаю, что это странно. Я рассказала ему всё о тёте Джин и о том, какая она замечательная, что она была художницей, а ещё обещала, что я смогу жить с ней, если захочу.
На Фрэнка это произвело сильное впечатление. Когда у девочек началась какая-то возня, мы распаковали телевизор, включили его и крутили антенны, пока не нашли единственный не зернистый канал. Там показывали захватывающую (не совсем) передачу про Alaus oculatus, более известного как щелкун глазчатый. Он издавал тот же горловой звук, что и Гоблин, когда я буквально столкнулась с ним в винном магазине, о чём я рассказала Фрэнку. Как оказалось, Фрэнк обожал жуков.
Передачу про жуков прервала реклама с участием трудолюбивой дамы, которая не могла сделать перерыв, пока не закончит свой рабочий день, не накормит свою семью и не уложит своих детей. Только потом она получала свой главный подарок: время на себя. Наш взгляд был устремлён на бутылку с пеной для ванны, стоящую на краю ванны. Бутылка была синяя, а этикетка белая. Она гласила: «Моё время».
Глубокий мужской голос пророкотал единственные слова за всю рекламу:
– Бери всё в свои руки. Пусть это будет твоё время.
Фрэнк ударил меня кулаком по руке.
– Слыхала? Пусть это будет твоё время.
Я отбросила его руку.
– Заткнись, щенок.
Он хихикнул и схватил меня за шею, потянув вниз в борцовском движении. Я рассмеялась, отталкивая его, но потом передумала и заломила ему руку за спину, чтобы удержать на месте. По крайней мере, я так думала. Он вывернулся и дёрнул меня на пол, где мы начали бороться по-настоящему. Наши силы были примерно равны, но мне мешали длинные волосы. Так мы продолжали почти десять минут, смеясь и осыпая друг друга оскорблениями – Закрой свой рот! Съешь мои трусы! – ни один из нас не мог надолго удерживать соперника.
Наконец, измученные, мы объявили перемирие. Тогда мы и заметили, что девочки уснули на голом матрасе в углу.
– Эй, хочешь кое-что посмотреть? – спросил Фрэнк, всё ещё пытаясь отдышаться.
– Конечно. Сейчас. – Я встала, открыла коробку с надписью «одеяла» и вытащила старенькую оранжевую афганку, чтобы укрыть Джулию и Мари. – Куда идти?
– В спальню моих родителей.
– Ладно. – Я вытерла лоб тыльной стороной ладони – он весь вспотел от борьбы.
Мы пробрались через лабиринт коробок, по крутой лестнице, которой я ещё не пользовалась, мимо ванной, точь-в-точь как наша, и направились в заднюю часть дома.
Спальня Гомесов была того же размера, что и спальня моих родителей, но казалась больше, потому что в ней не было булькающей водяной кровати, как у мамы и папы. Жидкий лунный свет лился сквозь голое окно, освещая двойной матрас и окутывая всё остальное призрачным рельефом.