Рейган вступал в свой второй президентский срок умудренный опытом первого президентства, уверенный, что сможет выдержать все трудности предстоявших четырех лет.
Никаких особо значительных изменений ни в аппарате Белого дома, ни в правительстве проведено не было. Рональд стремился теперь к более спокойному, стабильному правлению. Он, однако, считал крайне необходимым продолжать непосредственное общение с населением, главным образом не в поездках по стране, а посредством выступлений по телевидению. Радио постепенно отходило на второй план. Появления же на телевизионных экранах становились более частыми: зрители должны были видеть, что имеют дело с прежним Рейганом — энергичным, красноречивым, полным эмоций и юмора, замечательным рассказчиком трогательных патриотических историй и в то же время ответственным и строгим государственным деятелем, своего рода добрым, но и требовательным отцом нации. Его популярность по-прежнему оставалась высокой, политические просчеты население ему то ли прощало, то ли списывало на объективные, порой чрезвычайные обстоятельства или на нерадивых помощников.
В условиях, когда Рейган поддерживал свой авторитет и сохранял прочную исполнительную власть, исключительно важным было для него иметь такого спичрайтера, который был бы его «вторым я». Если во время первого президентства сотрудники, готовившие для него тексты выступлений, часто менялись, а нередко Рональд почти полностью переписывал текст выступления и затем, уже находясь перед микрофоном, вставлял в него неожиданные, в общем удачные пассажи, то теперь делать это ему становилось все труднее.
Как и во многих других делах, больших и малых, Рейгану и на этот раз повезло.
Во время избирательной кампании 1984 года в штаб Рейгана была привлечена 34-летняя журналистка Маргарет Нунэн (более известная по прозвищу Пегги).
Ранее она работала на Си-би-эс и других телевизионных каналах, преподавала журналистику в Нью-Йоркском университете. Рейган поручил ей подготовить проект выступления на встрече с ветеранами, участвовавшими в высадке в Нормандии в 1944 году. Встреча проводилась в июне 1984 года в честь сорокалетия этой крупнейшей операции Второй мировой войны.
Текст Нунэн Рейгану показался настолько близким его образу мыслей, что он почти не внес в него поправок. Высокий стиль в совокупности с простотой изложения, народные словечки и разговорный жаргон — все эти особенности рейгановской лексики Пегги уловила настолько точно, что Рейгану даже показалось, будто он сам продиктовал этот текст, а затем об этом забыл. Главное, что ему понравилось, это такое возвышение патриотического чувства, что оно, по словам социолога Хью Текло, превращалось в «гражданскую религию»
[566].
В исключительно высокой оценке этой речи Рейган не был одинок. Считая ее автором самого президента, слушатели по всей стране утирали слезы, гордясь за своих сыновей, которые проявили чудеса храбрости на далеком французском берегу в районе местечка Поэнт-дю-Ок (речь была названа «Парни в Поэнт-дю-Ок»). Позже университеты штатов Медисон и Техас провели совместное исследование, которое показало, что эта речь оказалась на 58-м месте в числе нескольких тысяч президентских речей, произнесенных в XX столетии. Правда, некоторые другие речи Рейгана заняли более высокие места, но и это место было весьма почетным
[567].
Сразу после инаугурации Пегги Нунэн была включена в штат Белого дома и стала основным автором подавляющего большинства выступлений Рейгана. Он, правда, и теперь вносил в тексты изменения, но по сравнению с предыдущими речами они были незначительными.
Именно Нунэн была автором знаменитой траурной речи Рейгана, последовавшей после взрыва космического корабля «Челленджер» через 73 секунды после старта 28 января 1986 года на высоте около 15 километров.
Это была катастрофа, за которой наблюдали тысячи зрителей на мысе Канаверал в штате Флорида и миллионы людей по телевидению. Погибли все семь членов экипажа, находившиеся в «Шаттле», предназначенном к самостоятельному возвращению на Землю после завершения экспедиции.
Рейган был в числе тех, кто наблюдал за стартом. Находился он в своем кабинете в Белом доме. Немедленно после катастрофы была организована президентская комиссия по расследованию (комиссия Роджерса, названная по имени ее председателя Уильяма Роджерса, в прошлом министра юстиции в правительстве Эйзенхауэра и государственного секретаря при Никсоне).
Исполнительное распоряжение президента о создании комиссии было издано 3 февраля 1986 года. В комиссию вошли ученые, представители промышленности, производившей космическую технику, военных ведомств и астронавты. Рейган поручил комиссии установить причины катастрофы и «выработать рекомендации для исправления ситуации или других действий, основанных на раскрытиях и решениях комиссии»
[568].
После нескольких месяцев работы комиссия опубликовала итоговый доклад, в котором указывалось на серьезные недостатки в конструкции ускорителей космического корабля, безответственность некоторых сотрудников НАСА, недопустимость закрытости и «корпоративной этики» в деятельности НАСА и в целом в исследовательской и конструкторской работе. Доклад был утвержден президентом, который считал необходимым объективно и правдиво сообщить гражданам причины происшедшей катастрофы, с тем чтобы не допустить подобного в дальнейшем
[569].
Президент выступил с обращением к нации 28 января. Вначале текст писала Пегги Нунэн, а затем Рейган работал с ней вдвоем и, наконец, сам дорабатывал эту речь. Это, возможно, был единственный случай, когда в текст не вносились никакие коррективы во время самого выступления
[570].
Президент напомнил, что именно на этот день был запланирован его традиционный ежегодный доклад Конгрессу «О положении страны», однако планы изменились: 28 января стал днем скорби и памяти.
Теплые слова были сказаны о каждом из семи погибших астронавтов. С глубоким чувством президент обращался к их семьям: «Мы не в состоянии нести, как приходится вам, всю тяжесть этой трагедии. Но мы также чувствуем глубину потери, и мы постоянно думаем о вас. Ваши любимые были храбрыми и талантливыми людьми, и у них была эта особая благодать, тот особый дух, который провозглашает: “Дай мне вызов, и я встречу его с радостью”». Всем слушателям была понятна символическая аналогия: вызов по-английски — challenge, а погибший космический челнок назывался Challenger — «Бросающий вызов».