Оруэлл - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский cтр.№ 99

Дух холодной войны, безусловно, оказал влияние на отношение критики к «Скотному двору». Теперь книгу восхваляли как тонкое, остроумное, всестороннее разоблачение сталинского тоталитаризма. Британское Министерство иностранных дел спонсировало перевод книги на несколько языков. В пропагандистском отделе американской военной администрации в Западной Германии на основе повести был записан радиоспектакль, который транслировался на немецком языке в течение почти двух месяцев — в августе-сентябре 1949 года .

Оруэлл почувствовал себя настолько уверенно, что счел необходимым обратить внимание на не замеченное критикой обстоятельство: в его произведении не только свиньи, но и имущие люди представлены в негативном свете, у них значительно больше общего с этими свиньями, чем с людьми из низших общественных слоев, а в конце повести между свиньями и соседскими богачами возникает если не братский союз, то во всяком случае взаимовыгодный альянс. Оруэлл намекал, что объектом критики в повести был не только советский тоталитаризм, но и политический режим в западноевропейских странах. Более того, автор разъяснял, что не является врагом ни Советского Союза, ни русской революции как таковой: «Я думаю, что, если бы СССР был побежден какой-нибудь зарубежной державой, рабочий класс повсюду был бы просто в отчаянии, по крайней мере на какое-то время, а обыкновенные глупые капиталисты, которые всегда относились к России подозрительно, были бы довольны. Я не хотел бы, чтобы СССР был уничтожен, и думаю, что в случае необходимости его следует защищать. Но я хотел бы, чтобы люди освободились от иллюзий по этому поводу и поняли, что они должны строить свое собственное социалистическое движение без российского вмешательства, и я хотел бы, чтобы существующий демократический социализм на Западе оказал плодотворное влияние на Россию» .

Писатель Оруэлл по-прежнему в политическом смысле оставался наивным леваком. Из вышеприведенной цитаты отчетливо видно его двойственное отношение и к большевистскому эксперименту: при решительном осуждении тоталитарной системы и сталинского единовластия он сохранял социалистические иллюзии и сильно преувеличивал одобрительное отношение к СССР низших слоев населения стран Запада. Чтобы не быть причисленным к ненавистникам революции, писатель подчеркивал, что его персонажи, животные, чувствовали себя счастливыми до тех пор, пока свиньи не предали их интересы. По существу, он не соглашался сам с собой.

Оруэлл привык быть в оппозиции. Оруэлл всегда был против — так ему было привычнее, комфортнее и надежнее. Он всегда оставался левым, даже тогда, когда его книги нравились правым и центристам. «Всегда наступает момент, когда партия, захватившая власть, сокрушает свое собственное левое крыло и этим приводит к крушению всех тех надежд, с которых начиналась революция» , — писал он в сентябре 1944 года. Более того, Оруэлл теперь понимал, каким наивным он был, когда думал, что война приведет к подъему народных движений, подлинной демократизации общества и социальному обновлению.

Позиции лейбористов укрепились — в военные годы они стали второй правительственной партией. По мере того как война шла к завершению, из их рядов всё громче раздавались требования национализации ключевых отраслей британской экономики. Однако Оруэлл лейбористам по-прежнему не доверял, полагая, что их партия обюрократилась, что она не выражает истинных чаяний народных низов и среднего класса. Другие же левые силы оставались маргинальными. В декабре 1944 года в очередном «Письме из Лондона», опубликованном в «Партизан ревю», он сокрушался: «Я надеялся, что классовые различия и империалистическая эксплуатация, которые я считал позором, не возвратятся. Я чрезмерно подчеркивал антифашистский характер войны, преувеличивал социальные изменения, которые действительно происходили, и недооценивал огромную мощь сил реакции» . Письмо было проникнуто разочарованием, являлось своего рода покаянной исповедью. Впрочем, необоснованные надежды были характерны не только для него: «Умиротворители, народнофронтовцы, коммунисты, троцкисты, анархисты, пацифисты — все они твердят, и почти тем же самым тоном, что их предсказания и ничьи другие были порождены действительным ходом событий. И на левом фланге политическая мысль в особой мере представляет собой своего рода онанистическую фантазию, к которой мир фактов вряд ли имеет какое-то отношение» .

Разумеется, причиной тому была не мощь реакционных сил: в Консервативной партии крайне правые были в явном меньшинстве, пронацистские силы вроде партии Мосли находились на обочине политической жизни. Дело было в другом: социалистические тенденции, как их понимал Оруэлл, в рабочем классе и других слоях населения за годы войны не усилились. Здравый смысл британцев вел их по пути сохранения контролируемого государством и частично находящегося в государственной собственности рыночного хозяйства. Последующий многолетний опыт показал, что частичная национализация средств производства, которую провело лейбористское правительство в первые послевоенные годы, крайне негативно сказалась на экономическом развитии страны, и в результате потребовалась реприватизация некоторых отраслей.

Оруэлл был далек от признания той горькой истины, что он не смог предвидеть разрушительные последствия квази-социалистических реформ. Тем не менее его разочарование в происходившем в стране на заключительном этапе войны было очевидным. М. Шелден, комментируя признания в «Письме из Лондона» по поводу сил реакции, образно пишет: «Он настолько жесток по отношению к самому себе в этом заявлении, что оно звучит почти как вынужденное признание на показательном судебном процессе. Однако Великим Инквизитором в данном случае являлось его собственное сознание, которое не позволяло ему отбросить в сторону неприятные факты» .

Между тем в первые годы после появления «Скотного двора», когда холодная война развернулась со всей силой и не исключено было ее перерастание в открытое военное столкновение между двумя военными блоками, это произведение воспринималось почти исключительно как политическая сатира на сталинский режим. Однако «Скотный двор» был не социально-политическим трактатом, а художественным произведением с разнообразными оттенками, симпатиями и антипатиями автора к героям, типично британской внешней серьезностью, за которой скрывалась не только злая сатира, но подчас и добродушный юмор.

Лишь по прошествии многих лет «Скотный двор» был признан читающей публикой, критиками, историками литературы не только политической сатирой, но и полноценным художественным произведением, одним из наиболее внушительных явлений британской прозы XX века. Простой и в то же время вечный девиз свиней, обуздавших революцию во имя собственной власти, — «Все животные равны, но некоторые животные более равны, чем другие», — стал одним из известнейших афоризмов современности. Знают его даже те люди, которые понятия не имеют ни о «Скотном дворе», ни о писателе Оруэлле. Именно это и следует считать славой.

Можно утверждать, что, словесно отстаивая свою приверженность социалистическим взглядам, Оруэлл «Скотным двором» отверг реальность социализма как общественной системы, признал его утопичность, осознал, что сама идея социализма образует порочный логический круг: без политической сознательности масс невозможно успешное социалистическое преобразование общества, без социалистического преобразования невозможно достижение политической сознательности; подлинный социализм невозможно осуществить с использованием насилия над массами, но без насилия ни о каком социалистическом преобразовании нельзя и подумать. Так под пером писателя его собственные социалистические идеи превратились в утопию.