Товарищи встретили намерение Блэра в штыки. Боб Эдвардс пытался убедить его, что он совершает серьезную ошибку, и даже назвал его «кровавым бумагомарателем», приехавшим в Испанию, чтобы собрать материал для новой книги. Это было несправедливо, ибо писатель Оруэлл был неотделим от младшего офицера Блэра. Первый стремился как можно более объективно описать войну, второй — как можно лучше воевать. Одно от другого оторвать было невозможно. Он объяснял друзьям, что много слышал не только о героизме и дисциплине в Интернациональных бригадах, но и о жестоких репрессиях, проводимых в основном советской агентурой. Всё это Блэр стремился проверить лично. Ни он, ни его товарищи, разумеется, не имели понятия о том, что Интернациональные бригады были буквально наводнены агентами НКВД, о чем стало известно лишь через многие годы
.
На протяжении всего времени пребывания в Испании Оруэлл делал дневниковые записи. В письме Л. Муру Эйлин свидетельствовала, что Эрик «ведет довольно хороший дневник, и я очень надеюсь на книгу»
. Эйлин помогала мужу, печатая его записи; дневниковая тетрадь была конфискована у нее, когда начались преследования ПОУМ. По слухам, дневник был передан советским агентам и хранился в архиве НКВД в Москве. П. Дэвисон, сравнительно недавно опубликовавший дневники Оруэлла отдельным изданием
(ранее они частично включались в собрания сочинений), считает, что одна или две тетради испанского дневника находятся, по-видимому, в архиве ФСБ, вместе с досье писателя. В начале 2013 года мы запросили Центральный архив ФСБ России. Ответ, датированный 1 марта, гласит: «Личных дневников Джорджа Оруэлла на хранении не имеется».
В конце концов, отчасти в результате уговоров однополчан, отчасти в результате собственных размышлений Блэр отказался от перехода в Интернациональную бригаду, поняв, что это может поставить под сомнение его репутацию человека независимого. Отряды ПОУМ, хотя они также были связаны с определенной партийно-политической позицией, в его представлении были более самостоятельными — по крайней мере не находились в зависимости от такой мощной внешней силы, как СССР. Можно полагать, что одной из причин, по которым отношение Блэра к испанским коммунистам и Интернациональным бригадам, вначале сдержанное, стало откровенно враждебным, стал «Большой террор», развернувшийся в СССР в 1937 году в полную силу. Почти вся испанская республиканская печать, доступная в Барселоне и на фронте, скрывала факты «чисток» в Советском Союзе, а два судебных процесса в Москве над бывшими партийными вождями (в августе 1936 года и в начале 1937-го) представляла как успешную операцию по ликвидации троцкистско-фашистской «пятой колонны». Была, однако, газета «Баталья», разоблачавшая фальсификации процессов и характеризовавшая их как расправу Сталина с ленинской «старой гвардией». По мнению испанского историка Виктора Альбы (бывшего редактора «Батальи»), это был первый в мире печатный орган, представивший в истинном свете сущность московских процессов
. Только из нее в Испании интернационалисты, в их числе и Блэр, могли узнать правду о происходящем в «стране победившего социализма».
Наконец, убедительным аргументом в пользу отказа от перевода в Интербригаду было преследование анархистов и поумовцев в Барселоне после майских событий. Интербригадовцы не принимали участия в этой расправе, но Блэру было ясно, кто контролировал отряды, занимавшиеся террором, и был главным инициатором возникновения «внутреннего фронта» в Каталонии: «Я не могу присоединиться ни к какому подразделению, контролируемому коммунистами».
Биограф М. Шелден передает чувства, которые владели Эриком Блэром в эти дни: «Он был готов умереть в борьбе против фашизма, но не в бессмысленной стычке между сторонниками различных левых течений. Он быстро осознал, что коммунистическая пуля может попасть в него раньше фашистской. Коммунисты искали способы укрепить свою власть в республике, и уличные столкновения дали им предлог для интенсификации кампании ненависти против ПОУМ»
.
Отказавшись от идеи вступления в Интернациональную бригаду, Блэр не предполагал, что перемирие в Барселоне будет грубо нарушено Компартией, центральным и местным республиканскими правительствами, что начнется преследование анархистов и поумовцев, что их станут обзывать фашистами и троцкистами, призывать «сорвать с них маски», расправиться с ними и перебить. Когда один знакомый коммунист спросил, почему он до сих пор не ушел в Интернациональную бригаду, Эрик ответил с горькой иронией: «Ваши газеты говорят, что я фашист. Конечно, с политической точки зрения я буду под подозрением, разя пришел из ПОУМ»
. Он с ужасом читал в британской коммунистической газете «Дейли уоркер», распространяемой в Испании, что в Барселоне, дескать, имел место заговор «троцкистов», которые, скооперировавшись с разведкой фашистских государств, готовили морской десант, и только бдительность славной компартии предотвратила захват города интервентами. Он поймал себя на том, что впервые встретился с таким наглым искажением истины. Этот случай твердо осел в его сознании, став одним из важных источников будущего романа о тоталитаризме
[37].
Блэр собственными глазами видел, как стремившиеся угодить своим хозяевам хорошо оплачиваемые пропагандисты, ничуть не смущаясь, извращают только что происшедшие события, как истина подменяется фикцией, которой верит немалое число одураченных людей, а другие, отлично понимая лживость информации, цинично способствуют ее распространению по политическим причинам, часто маскируемым благородными «антифашистскими» целями. Это был очень важный урок для писателя Оруэлла.
Всего лишь через полторы недели после возвращения на фронт, 20 мая, Блэр был тяжело ранен в шею франкистским снайпером. Он проснулся в этот день очень рано, чтобы сменить на наблюдательном посту Гарри Милтона. Заступив на дежурство в пять часов утра, Эрик поднялся над бруствером, чтобы осмотреть местность. Милтон не успел отойти, как услышал выстрел и, оглянувшись, увидел, что Блэр падает на землю. Снайпер стрелял со 150 метров
.
Эрик был в полубессознательном состоянии. Он не мог говорить, но дышал, глаза его двигались, он пытался подавать какие-то знаки. Милтон смог остановить кровь, хлеставшую из раны, и этим спас жизнь товарищу, который мог умереть от кровопотери
. На носилках по скользкой дороге Блэра доставили на перевязочный пункт, затем в тот самый полевой госпиталь в Монфлорите, в двух с лишним километрах от передовой, где он уже побывал раньше. Пуля прошла в миллиметре от сонной артерии. Эрик считал, что умирает. Но его разочарование происходившим в Испании было к тому времени столь велико, что в первые секунды мысль о смерти он воспринял почти с облегчением. Чуть позже им овладели другие чувства: «Я прежде всего подумал… о своей жене. Затем возникло жгучее нежелание покидать этот мир, который… так хорошо мне подходит»
.