Оруэлл - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский cтр.№ 29

В полицию Блэр не обратился, то ли считая это бесполезным, то ли пожалев девушку. Помощью тети он снова не воспользовался, потому что потребовалось бы объяснять ей, что именно произошло. Пришлось увеличить время работы (с лета 1929 года он проводил за мытьем посуды до четырнадцати часов в день), заложить в ломбард, а затем продать за гроши почти всю скудную одежду. Он даже вынужден был отдать в залог свой «парадный» костюм, оказавшись, таким образом, в заколдованном круге: не имея работы, он не мог выкупить свои вещи, а в обшарпанной одежде не мог рассчитывать найти приличную работу. Эрик стал настоящим нищим, тем самым, познать жизнь которых он пытался всё это время.

Если раньше он тратил 13 франков в день, и это были очень скудные расходы, то теперь был вынужден сократить сумму до шести франков. Погрузившись в среду парижской нищеты, испытывая все трудности, связанные с безденежьем, Блэр в то же время отделял себя от окружающих. Он ни разу не прибегал к чьей-либо помощи, но чувствовал некую опору за своей спиной — в этом городе жила хорошо относившаяся к нему зажиточная родственница; в крайнем случае он мог возвратиться на родину, где нашел бы какое-то занятие (что позже действительно произошло). Несмотря на крайнюю бедность, Эрик в душе оставался итонским аристократом. Однажды он купил на последний франк литр молока, но когда кипятил его, заметил попавшую туда мошку. Ни секунды не колеблясь, он вылил молоко в раковину. Природная брезгливость оказалась сильнее голода. В книге очерков о парижских и лондонских низах Блэр позже писал, что человек, проведший неделю на хлебе с маргарином, «уже не человек; это только живот с несколькими вспомогательными органами». В «желудок с дополнительными органами» Эрик не превратился . Невозможно представить себе, чтобы кто-то из бедняков, рядом с которыми жил Эрик Блэр, расстался бы с кастрюлей молока.

Парижские перипетии сводили Эрика с самыми разными людьми, ставили его в разнообразные ситуации. Однажды он познакомился с русским белоэмигрантом Борисом (для большей важности представлявшимся офицером «второго сибирского полка»), который, будучи, как и он сам, нищим, пытался рассматривать окружающую среду с высоты своего прошлого командного армейского положения и аристократических манер (до мировой войны он снимал, по его словам, номера-люкс в отелях «Эдуард VII» и «Скриб», где теперь служил ночным сторожем) и не мыслил ни о чем другом, кроме победоносного возвращения в бескрайние русские просторы и жестокой мести большевикам. Это был поистине трагикомический образ.

В другой раз Эрик оказался среди каких-то мошенников, которые пытались представить себя неким «тайным коммунистическим обществом», замаскированным под общественную прачечную. Они собирали одежду для неимущих и затем продавали собранное. По этому поводу один из биографов Оруэлла замечает, что писатель с более богатым воображением, например Г. Честертон, превратил бы этот эпизод в целый детективный роман . Но творческого воображения и у Блэра было достаточно. Он рассказал об этом случае не в романе, а в сборнике автобиографических очерков «Фунты лиха в Париже и Лондоне» ^[22], в котором стремился быть максимально лаконичным и близким к фактической стороне дела.

Несмотря на нищенское существование, Блэр упорно продолжал писать, сидя за обшарпанным столом, хотя бы по два-три часа поздно вечером, измученный тяжким физическим трудом, но полный планов и надежд на успех. Блэр отнюдь не собирался ограничивать свои профессиональные занятия публицистикой. Он совершенствовал писательское мастерство, пробовал силы в рассказах. Однако ни рассказы, ни два написанных им в то время романа его не удовлетворили. Он считал их слабыми, не заслуживавшими публикации. Позже все эти произведения были им уничтожены. Об этом известно с его собственных слов, а также со слов людей, с которыми он сталкивался в Париже .

Если публицистические материалы всё же начинали пробивать себе дорогу в газеты и журналы и автор получал крохотные гонорары, которых не хватало даже на самую скромную жизнь, то с художественными произведениями дело обстояло совсем плохо. В феврале 1929 года Эрик попытался связаться с литературными агентами газетного синдиката МакКлура в Лондоне, послав им свой роман «Человек в кожаных перчатках» и сборник рассказов. Почти через полгода он, наконец, получил сообщение, что, несмотря на все попытки «продать» эти творения, у агента ничего не вышло . Сегодня об этом романе нам известно только его название. О каких рассказах шла речь в переписке, вообще неизвестно.

В предисловии к украинскому изданию своей знаменитой повести-притчи «Скотный двор» ^[23] Оруэлл через много лет напишет: «В 1928–1929 годах я жил в Париже и писал небольшие рассказы и романы, которые никто не желал публиковать (позже все они были мной уничтожены). В следующие годы я жил в основном на случайные заработки, в некоторых случаях впроголодь. И только с 1934 года я смог жить на те средства, которые я зарабатывал своим писанием. В то время я подчас жил в течение месяцев среди бедняков и полупреступных элементов, которые обитали в самых отвратительных уголках бедняцких кварталов или просто слонялись по улицам, прося милостыню и занимаясь воровством. В это время я не многим отличался от них из-за отсутствия денег, но позже их образ жизни очень заинтересовал меня сам по себе. Я провел много месяцев, систематично изучая условия жизни шахтеров на севере Англии. До 1930 года я в целом не рассматривал себя как социалиста. У меня тогда еще не было четко определенных политических взглядов. Я стал выступать за социализм главным образом потому, что мне стало отвратительным угнетение и пренебрежение, с которым относились к бедным слоям промышленных рабочих, а не потому, что с теоретическим восторгом относился к обществу, развиваемому по плану» .

В самом конце 1929 года из-за безденежья и отсутствия перспектив Эрик вынужден был вернуться в Англию. На какие деньги он смог добраться до Саутволда, не выяснено. Позже он рассказывал не очень правдоподобную историю, что семейство с недоразвитым ребенком пригласило его в качестве воспитателя и выслало аванс. Почему надо было выписывать учителя из Франции? На этот вопрос ответа Эрик не дал и не смог вразумительно объяснить, почему так и не приступил к работе, за которую уже получил деньги.

Парижский жизненный опыт и зревшее мастерство всё-таки привели к тому, что Блэра стали печатать. Он представлял издателям документальные очерки, рецензии и литературные обзоры и очень редко поэтические опусы. Обращался он в основном во второстепенные, малопрестижные издания. В октябре 1931 года Эрик писал Дэнису Коллингсу: «Я довольно сильно занят, придумывая рассказы и прочее для новой газеты “Современная юность” (отвратительное имя для отвратительной газеты — и вещи, которые я для них пишу, также отвратительны, но надо на что-то жить)» . Но газета, просуществовав непродолжительное время, закрылась, не успев опубликовать «отвратительные» рассказы Эрика и не выплатив ему гонорара.