Нова. Да, и Гоморра - читать онлайн книгу. Автор: Сэмюэл Дилэни cтр.№ 37

— Эту часть в Марс-Сити не показывали. Но я помню Морганову жену. Она и есть тетя капитана?

— Видимо, сестра отца.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, во-первых, имя, фон Рэй Морган. Помню, я читал когда-то, семь или восемь лет тому, что она имела отношение к Алкану. Судя по всему, это женщина блестящего ума и великой чуткости. Первые лет десять после убийства она была в центре внимания той ужасно изысканной части общества, что вечно где-то между Драконом и Плеядами; ее видели на Пламенном пляже Чобе-Мира, она и две ее дочурки мельком показывались на какой-нибудь космической регате. Она кучу времени проводила с кузиной Лайле Сельвин — та и сама была один срок секретарем Федерации Плеяд. Новостные ленты прямо-таки застряли между желанием держать ее в прицеле на краю скандала и уважением ко всей этой жути с Морганом. Сегодня, если она является на арт-открытие или светскую тусовку, об этом еще говорят, хотя в последние годы от нее чуть отстали. Если она и правда куратор в Алкане, видимо, это увлекло ее настолько, что она наплевала на огласку.

— Я о ней слыхал. — Мыш кивнул, наконец-то подняв глаза.

— Одно время она была, я бы сказал, самой известной женщиной галактики.

— Думаешь, мы с ней встретимся?

— Эй, — сказал Кейтин, держась за перила и откидываясь, — вот это был бы номер! Вдруг я смогу смастерить роман про убийство Моргана, типа — из современной истории?

— А, ну да, — сказал Мыш. — Твоя книга.

— Меня сдерживает то, что никак не находится тема. Любопытно, что скажет миссис Морган. И нет, я не стану подражать сенсационным репортажам, которые сразу после события появлялись в психорамах. Я бы постарался создать взвешенное, обдуманное произведение искусства, с сюжетом, который травмировал веру целого поколения в упорядоченный и рациональный мир человеческой…

— Кто, говоришь, кого убил?

— Андервуд — знаешь, я только сейчас понял, ему тогда было столько, сколько мне сейчас, — задушил секретаря Моргана.

— Просто я не хочу ошибиться, ну, когда мы с ней встретимся. Его поймали, да?

— Он прожил на свободе два дня, дважды приходил с повинной и оба раза получил от ворот поворот, как и тыща двести с чем-то людей, признавшихся в преступлении в первые сорок восемь часов. Он добрался аж до космодрома, планировал отплыть к своим двум женам на шахтерской станции Внешних Колоний, но был задержан департаментом эмиграции. Да тут материала на десять романов! Мне нужна исторически значимая тема. Так у меня хоть появится шанс поведать о моей теории. Которая, я как раз хотел сказать…

— Кейтин?

— Э-э… да? — Взгляд упал с медных туч обратно на Мыша.

— Что это такое?

— А?

— Вон.

В изломанных холмах тумана блеснул металл. Зарябила, всплывая в волнах, черная сеть. Футах в тридцати вынырнула из тумана. Цепляясь за ее середину руками и ступнями — развевается жилет, хлещут по ветру черные волосы вокруг маски на лице, — человек верхом на сети скакнул во впадину, и его скрыла мгла.

— Полагаю, — сказал Кейтин, — сетевой наездник охотится в каньоне между плато на обитающего здесь аролата — а возможно, аквалата.

— Да? Ты тут уже бывал…

— Нет. В универе я познал десятки выставок Алкана. С ним изосенсорны почти все крупные вузы. Но сам сюда не летал. Просто я слушал инфоглас на дроме.

— А.

Еще два наездника всплыли на своих сетях. Туман заискрил. Стоило им ухнуть вниз, как показались четвертый и пятый, потом шестой.

— Кажись, целая стая.

Наездники на сетях колыхали туман — взлетая, искрясь, исчезая, проявляясь вновь.

— Сети, — задумался Кейтин. Перегнулся через перила. — Великая сеть, что раскинулась меж звезд, сквозь время… — Он говорил медленно, тихо. — Моя теория: если воспринимать социумы как… — Он обернулся на звук, дунувший из-за спины ветерком.

Мыш достал сирингу. Из-под темных и дрожащих пальцев тянулись, вращаясь и сплетаясь, серые полоски света.

Сквозь имитацию тумана проблескивают, восходя по гексатонической мелодии, золотые сети. Воздух звонок и свеж. Запах ветра — но не его давление.

Три, пять, десять пассажиров собрались посмотреть. За перилами вновь возникли сетевые наездники, и кто-то, сообразив, чем вдохновляется мальчик, протянул: «Ой, я понял, что́ он…» — и затих, потому что другие тоже поняли.

Кончилось.

— Сыграл ты прекрасно!

Мыш поднял глаза. Тййи стояла, полускрыта Себастьяном.

— Спасибо. — Он усмехнулся, стал запихивать инструмент в сумку. — Уй. — Увидел что-то, снова поднял глаза. — У меня для тебя… — Пошуровал в сумке. — Нашел на полу, на «Птице Рух». Видно… ты уронила?

Мыш глянул на Кейтина и застал исчезающее неодобрение. Потом посмотрел на Тййи и почувствовал, что улыбается в свете ее улыбки.

— Тебя я благодарю. — Она сунула карту в накладной карман жилета. — Картой ты насладился?

— А?

— На каждую надо медитировать карту, чтобы пользу извлечь.

— Медитировал ты? — спросил Себастьян.

— О да. Битый час ее разглядывал. Мы с капитаном.

— Хорошо это. — Тййи улыбнулась.

Но Мыш возился с ремешком.

В Фениксе Кейтин спросил:

— Ты правда не хочешь с нами?

Мыш опять повозился с ремешком.

— Не-а.

Кейтин вздохнул:

— По-моему, тебе бы понравилось.

— Я бывал в музеях. Хочу просто погулять по городу.

— Ну, — сказал Кейтин. — Ладно. Увидимся, когда вернемся в порт.

Он развернулся, побежал по каменной лесенке за капитаном и командой. Они шагнули на автопандус, и тот понес их сквозь утесы к сияющему Фениксу.

Мыш глянул вниз, на бьющийся о сланец туман. Большие калигобусы — они только что из такого высадились — заякорены у доков слева. Маленькие клюют носами справа. Из скал восстают арки мостов, пересекают исполосовавшие месу трещины.

Мыш хорошенько покопался мизинцем в ухе и пошел налево.

В основном юный цыган старался жить лишь глазами, ушами, носом, пальцами ног и рук. В основном ему это удавалось. Но изредка, как на «Птице Рух» во время гадания Тййи или потом, во время бесед с Кейтином и капитаном, он бывал вынужден признать: случившееся в прошлом воздействует на настоящее. Наступало время углубиться в себя. Углубляясь, он находил старый страх. Он уже знал, что у страха есть две раздражающих стороны. Одну он мог утолить, нежа податливые пластины сиринги. Чтоб вытравить другую, требовались долгие, частные сессии самоопределения. Он определил:

Восемнадцать, девятнадцать?