Нова. Да, и Гоморра - читать онлайн книгу. Автор: Сэмюэл Дилэни cтр.№ 116

— Кто-нибудь из вас видел Медную клеть снаружи?

— Да как ее увидишь, изнутри-то?

— Заткнись, Хряк. Нет.

— Она стоит на заснеженной каменистой равнине. Даже облака здесь жидкие. Сквозь них ночами звезды смотрят на Медную клеть. А она даже не смотрит на них.

— Медную клеть никому видеть не положено, мистер Кейдж.

— Ага, и откуда ты знаешь, какая она?

— Я видел рисунки. Я много такого видел, Хряк, чего мне видеть не положено. Я изучал архитектуру.

— На Земле?

— В Венеции?

— Да-да. Однажды мне дали посмотреть планы. Я имел случай увидеть, куда коридоры ведут и где начинаются.

— Правда?

— Я мог бы рассказать, где лежит каждый кирпич, каждый камень Айя-Софии. Я мог бы рассказать, как и по какому принципу построен оптикоиллюзорный храм Анкора на планете Кеплар, вплоть до последнего зеркала. И мне известен каждый тупик, поворот, ворота, часовой замок и дренажная труба в Медной клети.

— Чего, правда?

— Ты хочешь сказать, что знаешь, как отсюда выбраться?

— Венеция…

— Слышь, Коршун, может, Кейдж знает, как отсюда сбечь?

— Заткнись, Хряк. Продолжай, Кейдж.

— Венеция теперь так далека. Не будет больше веселых ночей в винном погребке, где Джамба бросает нож, чтобы отрезать колбасу, подвешенную к потолочной балке, ночей, когда мы пьем северные вина и южные, проверить, какое слаще. Их не будет. И Бруно больше нет. И нет больше красавицы с томными очами, которая всех сгубила: меня, Бруно и красавицу по имени…

— Кейдж!

— …Сапфира!

— Слышь, Кейдж!

— Да, Кейдж, слушай Коршуна!

— Нет больше Сапфиры…

— Можешь рассказать, почему мы в этих трех гробах можем друг с другом разговаривать? До этого гроба я лежал в другом. Я орал, и вопил, и выл, как собака. Но только в этом мне отозвались. Отозвался, правда, один Хряк, но раньше и того не было. Это что, какой-то эффект шепчущей галереи? ^[33]

— Почему мы трое… слышим?

— Ага, расскажи Коршуну и мне — почему? Я до этого гроба был в двух и никаких голосов не слышал.

— Тройное сочленение… да, это должно быть оно. Узники Медной клети заключены в глицериновые гробы, которые кормят их, и моют, и оказывают медицинскую помощь, и следят, чтобы они себя не поувечили… чересчур сильно. Можно довести себя почти до смерти, тогда гроб накачает вас лекарствами, и вы станете здоровее прежнего. Раз в день можно выходить на прогулку, в темноте, в отдельной крохотной каменной каморке…

— Ну да, мы все это знаем, Кейдж. Но почему мы можем трепаться в этих трех гробах?

— Тройное сочленение — это в самом низу тюрьмы, три камеры сходятся у старых канализационных труб. Между этими камерами вместо камня — полые металлические трубы. Сто пятьдесят лет назад проложили новую систему канализации. Если трубы наполнены отходами, через них не слышно. Однако новая система проходит где-то еще, а эти трубы пустые, и у трех гробов на нижнем уровне… в общем, вы слышите через трубы.

— А как насчет свалить отсюда, мистер Кейдж? Мы с Коршуном не прочь сделать ноги.

— Молчи, Хряк.

— …канализация города… выливается в канал, в воду, бумага, листья, отбросы, испражнения людей и животных плывут по черным каналам…

— Чего это с ним, Коршун?

— Молчи и слушай, Хряк.

— …бродил в одиночестве в темных городских закоулках, и небо, подобно пурпурным водам, струилось меж узкими кровлями, вода у моих ног была как грязная кровь, вскрытые артерии, зажатые крошащимися каменными стенками. О, это страшный город, прекрасный своими фонтанами и ржавыми решетками, хрупкими портиками, нависающими над водой витринами, за которыми сверкает муранское стекло, своими черноглазыми, черноволосыми детьми, смуглыми, как грязное мыло, город красоты, город одиночества…

— Кейдж, мы одни. Здесь, в Медной клети, как все знают, нет тюремщиков, только автоматы. Смена гроба, кормление — все без тюремщиков. А ты говоришь, будто знаешь план Медной клети. Как нам в это поверить?

— Знаю. Я знаю камни города лучше Рёскина, лучше Перси. Я знаю трещину в камне, где Наполеон снес колонну. Я знаю, как работает механизм в темнице, открыв который дож мог затопить нижние камеры, чтобы без лишнего шума избавиться от большого числа политических заключенных. Я знаю подземный ход, по которому «Успение Богородицы» Тициана вынесли из Сан-Марко в подвал торговца шерстью Ди Треви, и фундамент тех ворот, которыми Марион приходил к Анджолине до их помолвки. ^[34] Я спускался по лестнице дворца, как Байрон и Шелли, и, подобно им, я нашел потайной вход в палаццо Скарлотти, где в зеркальных залах и увешанных шпалерами павильонах растленные сыновья сынов Фоттии до сих пор устраивают ночные оргии. Весь город был открыт передо мной, а я был в нем совершенно одинок…

— О чем это он, а, Коршун?

— Тссс…

— И вот венецианским вечером в мое одиночество вошла Сапфира. Хряк, Коршун, вы когда-нибудь видели женщину?

— Хряк, кто была самая красивая женщина, какую ты видел?

— А? Была такая, Джоди-б звали… ну вот, принесу, бывало, добычу в пещеры Сумрака, а она как увидит, да как захохочет, и давай хлопать меня по спине, а потом отбирает, что получше, а я не даю, а все стоят вокруг огня, и подбадривают нас, и спорят, кто победит, я или она…

— Я знал одну женщину в Разломе. Она шла по горящим улицам, и вокруг нее пламя уходило в землю. Звали ее Ланца, и когда ее огненные волосы касались моего лица, а огненные губы — моих губ…

— Вы не видели Сапфиру, значит не знали женщин вообще. Отец ее был на Земле послом тринадцатой планеты Сириуса. Вы со Скал и Альбы? Она провела зиму на Скалах и лето на Альбе и нашла их скучными, пошлыми, вгоняющими в тоску. И она приехала в Венецию. За один день она попадалась мне трижды. Венеция — маленький город, и, бродя по улицам, встречаешь других гуляющих постоянно. В первый раз на ступенях моста в Феровии, когда женщины с мужьями втаскивали по ступеням детские коляски, а в толпе сновали продавцы лотерейных билетов. Затем на Риальто, когда уже закрывались стоящие на мосту лавчонки, и она остановилась рассмотреть кувшинчик, потом вернула его на место и стала через перила смотреть на воду. В третий раз я осмелился с ней заговорить; это было на узком канале, она стояла на крохотном Понте-Дьяволо, опершись на перила, закат золотил волны, плещущие о ржавые гнилые камни. Я увидел ее как раз в тот миг, когда она что-то протягивала бродячей кошке. Я подбежал и ударил ее по руке. Она отпрянула в испуге и удивлении, но я объяснил, что бродячие кошки здесь очень злые, а многие и заразные, а вдобавок в городе ловят так много рыбы, что они могут прокормиться сами. Сначала она обиделась и рассердилась, но наконец рассмеялась. Я убедил ее прогуляться до университета — я так ее уговаривал, рассказывал, как весело со студентами и как хорошо гулять по городу в такой компании, — и она улыбнулась и сказала: «Бедненький, вам тут одиноко. Ну конечно же, я пойду с вами». И по пути я рассказывал ей про свои награды, и про здания, которые проектировал, и про мои статьи. А когда мы подошли к Гранд-каналу, я помог ей сесть в вапоретто, и мы поплыли мимо великолепных фасадов, и я показал ей Ка-Д’Оро, скуолы и купеческие палаццо, высящиеся за яркими причальными столбами; отражения мерцали в воде, пока волны от проходящих лодок не разбивали их вдребезги. А когда мы пришли в студенческую столовую, о, как все были приветливы, а Бруно даже пригласил нас на вечеринку, которую устраивал в тот вечер. «Я тебя не мог найти раньше, не то бы уже пригласил», — сказал он. В тот вечер мы пили вино и танцевали на балконе, и ветер подхватил шарф Сапфиры и на мгновение забросил на луну, так что ее лицо оказалось в тени, и я взял ее за руку, а она улыбнулась, а внизу вода несла к мосту отблески серебра. А потом шарф опустился…