Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира - читать онлайн книгу. Автор: Флавиус Арделян cтр.№ 107

На заре Аль-Фабр вернулся в Мастерскую и вызвал стражу. Из слов, которыми они обменялись, часть упала на пол и разбилась, часть растворилась во взволнованном шепоте. Поверх старых планов нарисовали новые, и интриги завелись внутри других интриг, словно паразиты. Под Храмом, вблизи от дребезжащих машин, Ульрик бросил последний взгляд на Ашкиуцэ перед тем, как покинуть тайную комнату, и увидел, что кукла с прилизанными, ровными волосами ему как будто улыбается. Потом молодой инженер моргнул и понял: просто что-то попало в глаз – может, ресничка или соринка, – но не было никакой улыбки.

* * *

Мишу оставил рисунки в «Бабиной бородавке», и вскоре его листочки побывали в сотнях рук – может, в целой тысяче, – кочуя из трактира в трактир, с хутора на хутор, и все изумлялись, узнавая о том, как новый святой только что спас Мандрагору от ужаса, воплощенного в Братьях-Висельниках.

– Они вернутся!

– Они не вернутся. Их обезглавили и сожгли.

– Пойдем за ним!

– Нет, останемся тут. Нас на мякине не проведешь.

– Точно, не проведешь.

– Куда проведешь?

– На какой мякине?

– При чем тут мякина?

– А вы лучше вспомните, что Братья вернутся.

– Не вернутся. Их обезглавили и сожгли.

– Как его звать?

– Звать-то как?

– Как звать?

Но страх был велик, и от него мэтрэгунцам как будто залило ноги свинцом: лишь несколько десятков отважились выбраться из своих деревянных улиточьих раковин с окнами из матового стекла и последовать за Мишу обратно в город.

– Кто-нибудь должен рассказать ему про коня.

– Да, про коня без головы. Пусть узнает. И объяснит нам.

Мишу принес с собой и весть про обезглавленного коня в конюшне трактира, и, когда художник рассказал святому об этом новом зверстве, оказалось, что тому нечего ответить – он лишь кивнул и рассеянно пробормотал себе под нос что-то односложное.

– Это все? – позже спросил Новый Тауш, указывая на собравшихся на площади.

– Они еще боятся, святой. Им страшно.

– Пусть придут в свой черед. А у нас есть дела.

Они начали собирать и отстраивать, чистить, мыть и сжигать. С утра до вечера повсюду раздавался стук молотков, а в промежутках скрежетали пилы; натягивались и рвались веревки, скрипели и ломались вороты. Мандрагора обретала новый лик, ее раны и ушибы закрашивали забвением, словно известкой – у мэтрэгунцев это получалось лучше всего.

– Мишу, ты мне верен.

– Верен, святой. Навсегда.

– Пусть так и будет, Мишу. Пусть так будет.

Работа продвигалась с быстротой мысли – никто, кроме Нового Тауша, не знал, что девяносто девять незримых тоже приложили руку к общему делу, – потому что каждый мэтрэгунец занимался только тем, что было поручено ему, гордый собственным славным и спорым трудом; ну вот, еще чуть-чуть – и Мандрагора будет как новенькая. Весть распространилась за пределами стен, и на следующий день другие семьи пришли,

чтобы остаться; на третий – опять, и было их больше, в комнатах закипела жизнь, и вокруг святого собралась молодежь, как когда-то давно вокруг Мошу-Таче или где-то далеко – вокруг Иеромортииса Темного; как было и будет всегда. Они прикасались к нему и называли святым, целовали руки и опять называли святым, а новый Тауш называл их учениками и тоже целовал им руки.

– Спасибо, святой!

– Мишу, ты мне верен?

– Спасибо, святой!

– Верен, святой. Навсегда.

– Ученики мои.

– Спасибо, святой!

– Пусть так и будет, Мишу. Пусть так будет.

– Спасибо, святой!

Но ночью, скорчившись на чердаке и затерявшись среди теней, Новый Тауш прижимал Маленького Тауша к груди и говорил:

– Мне страшно, малыш.

Он повторял эти слова снова и снова. Их было недостаточно.

– Мне страшно, и я такой маленький – меньше тебя. Помоги мне.

А Маленький Тауш ответил ему:

– Тааааааууууууушшшшш…

Не много раз, а единожды. Этого хватило.

* * *

Новый Тауш заснул; проснулся; посмотрел на Маленького Тауша, сперва окинул его взглядом, потом кончиками пальцев прошелся по кривым членам, по незаконченному телу; заснул; проснулся; что-то прошептал, но малыш был слишком погружен в свои куцые сны – наверное, и они были дефектными, кривыми ростками, взошедшими на почве его разума. А кто знает, что лежало у Маленького Тауша в душе? Губами он произносил только одно имя, и оно даже не принадлежало ему – он просто думал, что это так. Тауш. У него хоть душа-то есть? А если, спросил себя Новый Тауш, если ему не удалось создать в этом существе новую душу? Если малыш – просто кучка костей, плоти и сухожилий, которым не дает развалиться кожа, бледная и болезненная? Если в нем нет ни жизни, ни воли, а те крупицы, что изливаются в каждом стоне-имени – просто остатки Нового Тауша, затерявшиеся среди слов, произнесенных впопыхах над Маленьким Таушем, пока тот формировался? Но тогда почему это существо столько времени ползло следом за святым? Разве такой поступок не означает, что у него есть воля?

Целую ночь Новый Тауш смотрел на Маленького Тауша, охваченный страхом. Святой знал, что освобождение Мандрагоры от Братьев-Висельников – всего лишь начало, и он справился лишь благодаря поддержке незримых. В Лысой Долине ему пообещали множество других пропастей на пути, впустую предпринятых шагов и миров, в которых следовало навести порядок, и Новый Тауш не этого боялся, потому что у него были помощники – незримые ученики из Альбарены и зримые из Мандрагоры, – но того, что случится потом. Когда он воздел руки и попросил, чтобы Братьям оторвали головы и сожгли их трупы, то ощутил страх, который так и не ушел – остался внутри, угнездившись в каждом сухожилии, и тянул к земле, как будто шепча, мол, это же не Новый Тауш сотворил все чудеса, совсем не он. Кто он вообще такой? Слово, облеченное плотью, кусок мяса, который когда-то был паром и им снова станет? А если, думал святой, ему придет конец, кто же тогда займет его место и позаботится о будущем города?

Нового Тауша беспокоило то, что он оставит после себя, как любого человека в мире – пусть он не был человеком и миру не принадлежал.

Он посмотрел на Маленького Тауша в свете луны. Тот сопел через дырочку в груди – клапан, забытый и оставленный открытым, когда его тело формировалось. Создатель ласково погладил его по волосам, по щекам, поцеловал в лоб. Новый Тауш знал: он не святой, его просто так назвали, и все вокруг него преобразилось в этом фальшивом свете. Он кое-чего добился, пусть оно и не было подлинным, и благодаря кровавой победе решил, будто можно надеяться… надеялся, что у него получится… получится поднять… подняться на ноги, что он и сделал, а потом покинул свой чердак.