Пленники Раздора - читать онлайн книгу. Автор: Алена Харитонова, Екатерина Казакова cтр.№ 81

— Мама, когда Русая родила, намаялась без молока. Так и пришлось просить у соседей козу. Несколько седмиц перебивались, а там уж отец с ярмарки привез нам Нарядку. Тоже бодливая и упрямая попалась… Но молоко хорошее давала — жирное и много. Считай, Руська только этому молоку благодаря и выжил.

— Вон оно что… — ей показалось, будто в голосе собеседника мешались разом и горечь, и тоска. — Хорошо, когда так.

Лесана посмотрела на него озадаченно:

— А ты не знал?

Оборотень усмехнулся:

— У нас нет коз.

Девушка по-прежнему не понимала:

— Как же вы выхаживаете детей, если мать умерла или не может кормить?

Лют посмотрел ей в глаза и ответил:

— Никак. Таких детей убивают.

— Кто? — вопрос вырвался сам собою, а вовсе не потому, что Лесану и впрямь интересовал способ умерщвления несчастных младенцев. Скорее, обережница просто не смогла безмолвно вынести потрясение, которое произвели на неё слова собеседника.

— Отец, — жёстко ответил Лют. — Кто же ещё?

От этой злой прямоты Лесану продрал мороз. И зачем она только стала расспрашивать? Правда ведь, откуда у них взяться козам? А ежели и возьмутся, то от страха околеют. Да и как кочевать стае с козой?

Внезапно девушке стало жаль своего спутника. Так жаль, что сердце в груди защемило. В страшном раздоре живут и люди, и Ходящие. И всем от этого раздора одинаково плохо. И, ежели присмотреться, увидишь — горькая доля выпала каждому. И у каждого своя боль.

Боль!

Лесана подпрыгнула, потому что оборотень, которому не понравилась её унылая задумчивость, больно ущипнул спутницу за плечо.

— Жалеешь? — усмехнулся он. — Это зря. Жалость — право сильных. А ты не сильнее меня.

Обережница внимательно посмотрела на волколака. Тёмные силы и тёмная правда жили в душе у Люта. И если даже казался он иной раз человеком, то потом дорого приходилось платить за самообман.

— Нужен ты мне, — огрызнулась девушка, которой, несмотря на обидный щипок, всё равно было его жаль.

Никогда прежде она не видела у обыкновенно беспечного оборотня такого мёртвого лица, как нынче.

— Лучше вот что скажи, — вытянулся на соломе её собеседник, впадая в привычную беззаботность. — Кто тебя испортил?

— Что? — Лесане показалось, будто сердце у неё застыло, а потом обвалилось, словно в пропасть рухнуло.

Лют ухмыльнулся:

— Ты вкусно пахнешь, я же говорил. Но невинные девушки… у них другой запах. Вот я и спрашиваю, кто тебя испортил?

От унижения и обиды у Лесаны заложило уши, кровь прихлынула к лицу, а ладони, наоборот, стали ледяными. И только в груди билось тяжко, надрывно: бум-бум-бум! Весенняя ночь понеслась хороводом вокруг телеги, мир зашатался. Язык словно прилип к небу. В висках грохотало, грохотало, грохотало…

— Лесана, — голос Люта донёсся словно издалека.

Руки у него были обжигающе горячими, и когда он встряхнул её за плечи, показалось, что на коже под одеждой останутся красные пятна ожогов.

Девушка высвободилась.

— Ложись спать, — сказала спокойно и ровно. — Поздно уже.

Но те же самые горячие ладони развернули её лицо. Звериные глаза мерцали в темноте:

— Скажи, ты отомстила?

Она не сразу поняла, что он у неё спрашивает.

— Ты отомстила за себя? — Лют смотрел требовательно и зло.

Слепая паника отступила, вернув запахи ночи, шум деревьев, лёгкое дуновение ветра.

Лесана с трудом сглотнула. Во рту было сухо.

Отрешённо и устало обережница вспомнила бледного, осунувшегося Донатоса, готового опуститься на колени. Вспомнила его глаза, полные мольбы. Вспомнила его покорную готовность унизиться и ответила:

— Да.

Оборотень будто успокоился:

— Это хорошо. Месть утешает и побеждает страх.

Лесана безо всякого выражения сказала:

— Месть убивает. Наказание — учит.

Она повторила слова наставника, надеясь, что Лют её поймёт и отстанет, но волколак фыркнул, давая понять, что не считает подобные измышления верными и даже достойными внимания:

— Большинство ничему уже не научить. Так что не стоит тратить на них и без того короткий, отмеренный нам срок. Лучший способ усмирить всякую погань — убить её.

Девушка повернулась к собеседнику:

— Значит, мне следовало убить тебя ещё тогда? В той деревне?

Оборотень ухмыльнулся:

— Это избавило бы тебя от множества хлопот. А от этой беседы — уж точно. Но, помимо мести и злобы, есть ещё выгода. Ты оставила мне жизнь из здравого смысла. Да и, опять же, за что тебе мне мстить?

Он посмотрел на Лесану с лёгким прищуром:

— Знаешь, об одном жалею…

Девушка глядела на него, пытаясь понять, зачем он завёл этот разговор? Для чего? Сделал ей больно в отместку за то, что пожалела? Или давно хотел ужалить, дать понять — нет у неё от него никаких тайн, всё, как на ладони. И если удаётся ей иногда оказаться сильнее и умнее, так то потому лишь, что он позволяет. А захочет — найдёт, на что надавить.

Она молчала.

— Не хочешь выведать, о чём? — развеселился Лют. — Даже не спросишь?

Обережница отвернулась от него, легла на бок и укрылась меховым одеялом. Не хотелось ей больше с ним говорить. И знать его не хотелось. И видеть. И слышать.

— Злишься… — сказал удовлетворённо волколак. — Злись. Злость лучше жалости. И всё-таки обидно, что я не знаю, как ты пахла прежде…

Лесана стиснула зубы, призывая на выручку всё своё терпение, всю силу воли, чтобы не развернуться и не удавить волколака тем самым наузом, который болтался у него на шее.

Нынче Клёна отвоевала себе право приходить в лекарскую. Как бы ни сновали выучи, как бы ни были заняты креффы, но только и им требовались сон и отдых. Девушка набирала на поварне корзину еды и относила в Башню целителей. Там же собирала грязные простыни и повязки — всё дурно пахнущее, на вид отвратительное.

Но она не брезговала и не морщилась. Стирала, полоскала, кипятила, сушила. Всё молча, с выражением сурового сосредоточения на лице. Решила ведь не плакать, а теперь выходило, что и улыбаться разучилась. С подругами не виделась. После утренней трапезы спешила на занятия к Ольсту, где прилежно училась грамоте, чертила палочкой на вощеной доске, складывая резы в слова. После урока помогала на поварне, затем несла лекарям обеденную трапезу, забирала горшки из-под утренней снеди и новую стирку.

Фебра она видела мельком несколько раз. В саму лекарскую девушку не пускали, да она и не смела проситься. Хорошо, хоть так дозволяли приходить.