Утром, сразу же после врачебной конференции в отделение пришла строгая, принципиальная комиссия во главе с начмедом Горошиной в составе главной сестры госпиталя Выжигиной и двух стервозного вида дамочек из бухгалтерии и сразу же проследовали в комнату сестры-хозяйки. Где со знанием дела принялись пересчитывать солдатские тапочки.
Это я уже значительно позже от верных людей узнал, что таким приемом укрощают строптивых заведующих. Этих самых тапочек никогда нигде не хватает. Сделаны они из дерматина, сшиты в обществе слепых гнилыми нитками, куплены по бросовой цене, но по документам проведены как по тысяче рублей за пару. Кто-то на них, похоже, неплохо наварился. А служат они максимум полгода. Солдаты их рвут и выбрасывают. Кто следит? Порвал – выдали новые. По итогу не хватило около сорока пар. Составили соответствующий акт и предложили на выбор: либо приобрести за свой счет в магазине, либо вернуть в казну сорок тысяч рублей. А я еще даже зарплату к тому времени получить не успел.
Хорошо, у ветерана Мохова отличные связи среди гарнизонных командиров. Кому-то там позвонил, и на следующий день привезли сорок пар списанных тапочек. Горошина поморщился, уж очень непотребный вид был у изделий: стоптанные задники, оторванные ремешки. Но по факту вполне тянули на название. Просили тапочки – нате! В акте же не указано, какими они именно должны быть: новые, пахнущие свежей краской или совсем захезанные. Репрессивные меры против меня аннулировали.
А Яков Сергеевич от себя добавил, что спорить и указывать начальству в армии очень дорого обходится. Кроме тапочек, у нас много еще чего в отделении не хватает: например, аппарата для облучения крови. Его еще пару лет назад раскурочили, а на балансе отделения он все еще числится. А цена ему, по документам, порядка трехсот тысяч рублей. А, как известно, заведующий за все несет ответственность.
– А что же теперь делать? – пригорюнился я тогда.
– Во-первых, не лезть на рожон: всегда есть на чем подцепить борца за идею. А во-вторых, займитесь списанием старой аппаратуры и имущества. Ведь эти несчастные тапочки давно можно было списать.
– Это как? – я с удивлением посмотрел на мудрого Мохова.
– Все очень просто, – Яков Сергеевич чуть улыбнулся, – если у вас тапочек или еще там чего не хватает, или они пришли в негодность, то пишите рапорт на имя Волобуева. Тот создает специальную комиссию, которая и списывает все, как непригодное для использования. Это же касается и оборудования. Если поглубже копнуть, то у нас на миллионы разного барахла «висит» на отделении. А, по большому счету, конкретно на вас, старшей сестре и сестре-хозяйке. Я предыдущей заведующей предлагал, но она меня и слушать не захотела. Говорит: я ничего не принимала и ничего не подписывала.
– А ведь и я ничего не подписывал, так как не принимал.
– А это не имеет значения: кровь попить на этой теме попьют. Будьте спокойны!
– Спасибо за совет.
Разумеется, я не стал ждать очередной подлой проверки, а живо занялся списанием утраченного и испорченного имущества. Интересно, что на мне, оказалось, числился прибор для измерения глазного давления выпуска 1956 года. От которого остался лишь один пожелтевший паспорт и покрытая тусклым лаком деревянная коробочка. Похоже, его стырили еще задолго до моего рождения, чтоб заставить расхлебывать именно сейчас.
В таких условиях весьма проблематично полностью держать руку на пульсе отделения. Да во мне еще не выветрилась гражданская уверенность, что все же в лечебных учреждениях лечебная работа должна стоять во главе угла, а не инвентаризация имущества.
Поэтому я оказался сильно удивленным, когда в мой кабинет постучалась вышедшая из отпуска третья наша операционная медсестра Вероника и с порога заявила, что если я не уберу из операционной Теркина, то она сама напишет заявление на увольнение. И я знал, что это не пустая угроза: она опытная поливалентная сестра. Легко справляется на всех хирургических, травматологических, лор, гинекологических и прочих операциях. С ней никаких проблем и нареканий не возникало. Ее давно уже переманивали в соседнюю клинику, где посулили большую зарплату. Только привязанность к ставшему уже родным оперблоку и удерживала ее от радикальных поступков.
– Что произошло, Вероника? – я жестом предложил сесть напротив себя.
– Дмитрий Андреевич, разрешите без объяснений! – раздраженно ответила девушка, оставаясь стоять в дверях. – Отправьте этого хмыря в часть, и точка!
– Но мне же нужно разобраться в сути конфликта.
– Уберите без всякого расследования.
– Иди к себе, я подумаю.
Странная ситуация – у меня к Теркину нареканий нет. Работает хорошо, исполнительный, всегда на месте. У других сестер тоже без конфликтов. А Вероника не успела выйти из отпуска, как уже какие-то проблемы. Вызвал к себе второго санитара: Гришу Семенова. Тот тоже не внес ясность. Только бе! ме! не могу знать! все хорошо! Ладно, послал за Теркиным.
– Не понимаю, о чем речь, Дмитрий Андреевич, – смотрит мне преданно в глаза тезка Твардовского героя. – Вы у других спросите, они вам ничего про меня плохого не скажут.
– Ладно, иди. Пока.
– А почему пока? – насторожился санитар.
– Пока я до самой истины не докопаюсь. А ведь все равно докопаюсь! Вот спать не буду, пока не узнаю, в чем там дело?
– Значит, Верка вам ничего не рассказала?
– Верка? Ты ее уже так называешь?
– Дмитрий Андреевич, – тут Василия прорвало, – вы меня, конечно, извините, но ваша эта Вера совсем нюх потеряла. Она на год младше меня, а командует похлеще ротного капитана.
– А может, это ты нюх потерял? Санитар должен подчиняться не только хирургу, но и операционной сестре! Разве ты это до сих пор не усвоил?
– Я не против подчиняться тем, кто старше меня. Вот вы мне в отцы годитесь, а Раиса Ивановна и Людмила Петровна в матери. Тут все понятно. А здесь какая-то пигалица только нарисовалась и здрасьте вам, сразу же раскомандовалась: пойди туда, пойди сюда, здесь плохо помыл, перемой!
– Так она тебе, небось, все по делу, по работе твоей говорит. Зачем же обижаться?
– Дмитрий Анреевич, знаете, – тут его голубые глаза вспыхнули нехорошим светом, – я сам из деревни. Женат. И у нас не принято, чтоб женщина поперек мужа перла. Да еще что-то там указывала.
– Да, но Вероника тебе не жена, а операционная медсестра.
– Медсестра, но младше меня по возрасту, и я не желаю терпеть от нее никаких приказаний. Тем более что она ко мне предвзято относится.
– И что ты предлагаешь?
– Предлагаю, чтоб она до меня не докапывалась. А нет, так отправляйте назад в часть. Вы, кажется, обещали?
– Я помню, что я обещал. А ты уже соскучился по миномету?
– Знаете, Дмитрий Андреевич, уж лучше плиты от миномета таскать, чем от какой-то там девчонки приказания терпеть.