– Вите лет тридцать, а Юра года на два помладше будет.
– А не поздновато им по дискотекам ходить?
– Да, – Ольга махнула рукой, – у нас тут мужики, которые неженатые, до сорока лет ходят ногами дрыгают. Не ходи, умоляю! – девушка бросилась к Твердову, и крепко прижала его к себе. Александр почувствовал, как она вся трясётся.
– Да не собираюсь я на вашу дискотеку идти, есть дела и поважнее, – весело ответил Твердов, представляя перед собой молчаливую Галю, – хотя, как говорится: чем больше шкаф, тем громче падает.
Выйдя на улицу, Александр чуть не протаранил спешащего ему на встречу парторга Ендовицкого. Юрий Ильич был задумчив и тих.
– О, вот ты как раз мне и нужен, – пожал он руку «Председателю», – боялся, что уже не застану. Ваши ребята сказали, что вы в бане подзадержались и припозднились на ужин.
– Да, так получилось, но это не отразилось на нашей основной работе. Мы собрали за два дня…
– Знаю, знаю, – взмахом руки перебил его парторг, – вот именно об этом я сейчас и хотел с тобой поговорить.
– О чем?
– О том, как увеличить производительность труда.
– Да, но мы и так пашем по-стахановски. Ребята на пределе возможностей. Ведь многие картофельное поле до этого только в кино видели. И несмотря на это, собираем больше всех машин. Я узнавал сегодня на весовой: курсанты танкового училища, к примеру, собирают на две – три машины меньше нас.
– Молодцы, похвально! – парторг остановился, по-ленински прищурился и точно также взял отворот пиджака двумя пальцами. – Но у меня есть конкретное деловое предложение, как реально еще увеличить вашу производительность. Вот у вас же хватает сил на дискотеку? Хватает. А почему бы не поработать еще и воскресенье?
– Да, но воскресенье наш законный день отдыха. Нам сам Савин разрешил один день отдыха в неделю!
– Я в курсе, – улыбнулся Юрий Ильич какой-то людоедской улыбкой, – но у меня появилась тут одна преинтереснейшая мыслишка. Пройдемте ко мне в кабинет, обсудим. Я на машине. Потом доброшу тебя до лагеря.
Твердов нехотя согласился, и, поплелся вслед за парторгом в стоявший в отдалении УАЗик.
Глава 12
План оказался простым, как три рубля, но каким-то иезуитским. Парторг предлагал в воскресенье после обеда выйти ребятам в поле и собрать половину суточной нормы урожая картофеля. Планировалось, что пойдут одни лишь добровольцы.
– Никто не пойдет в свой выходной да еще после обеда пахать в поле, – устало парировал Твердов, сидя на краешке деревянного стула в просторном кабинете Ендовицкого.
– Так надо людям объяснить, зажечь их! – хитро улыбнулся Юрий Ильич. – Ты «Как закалялась сталь», читал? Помнишь, как там Павка Корчагин с комсомольцами прокладывали узкоколейку? В каких условиях они тогда трудились? Ваши сегодняшние условия, извини, не сравнить с теми – сейчас же почти тепличные! – с пафосом произнес парторг, выпрямив грудь, облачённую в голубую рубашку с красным галстуком в синий горошек. Он уважительно посмотрел на огромный портрет улыбающегося с лукавым прищуром Ленина, висевшего у него за спиной, и замолчал, выдерживая паузу.
Твердов вдруг отчетливо представил себе, как парторг на пару с комсоргом колхоза пили под этим самым вот портретом тепло улыбающегося вождя теплую вытащенную из кармана пиджака водку из облепленной табачными крошками бутылки. А потом, громко чавкая, закусывали лежащими на покрытом зеленым сукном широком столе холодными котлетами, извлеченными из промасленного газетного портрета Ленина. И ухмыльнулся. Ему показалось, что недалеко от левого локтя Ендовицкого, опиравшегося об стол с выпяченной грудью, сохранилось малюсенькое масляное пятно.
– А что я такого смешного сказал? – насторожился парторг, опуская плечи и принимая свой обычный строгий вид. – Или ты считаешь, что трудовой подвиг комсомольцев двадцатых годов не достоин внимания комсомольцев восьмидесятых? – сдвинул он к переносице плохо подстриженные маникюрными ножницами брови и нахмурился. – Ты же комсомолец, Твердов?
– Ну, комсомолец.
– Что еще за «ну»?
– Юрий Ильич, уже совсем стемнело, мне идти пора. Скоро опускание флага.
– Опускание флага – это святое, – уважительно отозвался парторг и посмотрел на наручные часы, – еще целый час впереди. Успеешь. Так о чем это, бишь, я только что говорил? – Ендовицкий потер лоб рукой.
– О котлете, – неожиданно выпалил Твердов и замолчал. Он перед этим вновь представил, как парторг с комсоргом жрали тут под и на Ленине котлеты под водочку, еще, скорее всего, глупо хихикали при этом и громко матерились и, не удержавшись, проговорился.
– Какие котлеты? Причем тут котлеты? Ты хотел сказать картофель?
– Да, именно картофель, – обрадовался Твердов. – Просто в столовой сегодня были котлеты, вот я и перепутал.
– Александр, с тобой все в порядке? – парторг недоверчиво покосился на «Председателя». – Ты не переработал?
Однако Твердов ответить не успел, так как на столе у парторга неожиданно грозно зазвенел телефон, и требовательный голос Савина приказал немедленно явиться к нему в кабинет.
– Котлеты, картофель, – задумчиво пробормотал парторг, опуская трубку телефона на рычажки аппарата, – тут еще шеф чего-то срочно вызывает. Ладно, ты иди, поговори там с ребятами, объясни им, что я лично их просил. Лично! Скажи, что, мол, в моем лице их партия просит. Приказать не могу, так как все же законный ваш выходной. А попросить обязан. Давай, всего наилучшего! – протянул он Твердову правую руку, приподнимаясь из-за стола. – Завтра к вашему завтраку постараюсь к столовой подъехать, и озвучишь ваше решение. Подвезти, извини, не смогу, надеюсь, не заблудишься.
– Да хоть сейчас озвучу, – подумал Твердов, пожимая в ответ рыхлую ручку парторга, – а не пошел бы ты…. – но, натянув на лицо улыбку, ответил, что обязательно поговорит с бойцами и сам возглавит добровольцев, если такие все же найдутся. А дорогу к лагерю он найдет.
– Напомни ребятам о Павке Корчагине! – уже в след крикнул Ендовицкий.
Очутившись на улице, Твердов с наслаждением сделал пару вдохов свежего воздуха. Он пах свежим сеном, сырой листвой и приятным дымком от березовых дров, которыми домовитые крестьяне протапливали избы. Где-то совсем рядом мычала корова, лаял дворовый пес, гремя тяжелой цепью, и неразборчиво ругались мужчина и женщина. Причем женский визг доминировал над тихим бубнежом собеседника. «Председатель» взглянул на черное, усеянное мерцающими синими и белыми точками ночное небо и направился домой.
На улице уже сильно похолодало, и его знаменитая жилеточка теперь плохо защищала от холода. Пора надевать настоящую телогрейку. Зря, что ли им их выдали? Многие ребята еще в самом начале отказались от ватников, мол, уж совсем от такой одежды деревней отдает. Но Твердов взял: в холодное время года телогрейка как нельзя лучше подходит для работы в поле: и запачкать не жалко и греет хорошо.