Когда пламя в печи разгорелось, Альгидрас повернулся ко мне и бодро произнес:
— Сейчас здесь тепло будет. И нет. Летать я не умею. Я же не птица. Алвар тоже не умеет светиться в темноте сам по себе.
Я усмехнулась:
— Жалко. А я надеялась.
Альгидрас фыркнул в ответ.
— А где сама Помощница Смерти? — спросила я, кутаясь в плащ.
— Ушла, верно, но сюда всякий может войти и переночевать. Так издавна повелось.
— Но ведь люди боятся. Разве кто-то сам придет сюда?
— Ночью беспомощным в лесу может оказаться лишь тот, кто и так наполовину мертв. Тот, кто жив и в силе, разведет костер и переночует у него.
— А зимой?
— И зимой. Да и Каменица рядом. Там полно постоялых дворов. И вдоль дороги они стоят.
— То есть любой может сюда прийти, но никто не станет?
Он кивнул.
— Странные вы здесь, — не удержалась я и неожиданно для самой себя спросила: — А ты вправду не стал бы носить траур по Алвару?
Альгидрас отвернулся от меня, зачем-то задернул занавеску у печи, отгораживая хозяйскую кровать, и пожал плечами.
— Что у вас произошло? За что ты так зол на него?
Альгидрас наконец повернулся ко мне, но вместо ответа произнес:
— Ты будешь спать вот здесь, на лавке. Плащи сейчас просохнут и согреются — застелешь и укроешься.
— Ты так и не ответил.
Он вздохнул и раздраженно сморщил переносицу.
— Речи Алвара льются как мед и так же сладки. Но он не тот, кому можно верить.
— Но почему?
— Потому что я думал, будто был его другом много лет назад. Мы проводили вместе все дни. Мне казалось, мы дышать по отдельности не могли. Харим умер, и у меня не осталось никого в монастыре. А Алвар смотрел все время, так что я усидеть не мог… Злил меня жутко этим. А после драки той он как брат мне стал. Мы ведь не только письмена разбирали. Мы еще и сбегали за дикими яблоками, так что обоим потом плетей всыпали. И ночью на крышу лазали звезды смотреть. Я однажды едва не разбился — он меня чудом втащил обратно. И в подземелье мы пробрались как-то. Страшно подумать, что было бы, найди нас там кто. А потом оказалось, что все это… — Альгидрас неловко взмахнул рукой и отвернулся, замолчав.
— Что оказалось?
— Что он это делал, лишь чтобы понять, сколь много я узнал о письменах. А когда понял, что вызнал все, отдал меня брату Сумирану. Я едва оправился после того наказания. Он ко мне приходил со сладостями. Я ему сказал, что он может с ними сделать. А он, вместо того, чтобы повиниться и объяснить, ушел и с той поры никогда больше не смотрел в мою сторону. Даже в трапезной. Хотя раньше, когда мы еще не дружили, у меня аж затылок дымился от его взгляда. Пальцев на руках не хватит сосчитать, сколько раз я жалел, что сумел выйти от лекаря после наказания. Потому в дружбу Алвара верить нельзя. Если он добр к тебе, значит, ему что-то нужно.
Альгидрас замолчал и начал что-то активно переставлять на полочках у стены, открывая крышки горшков и заглядывая внутрь. При этом движения его были непривычно резкими. Я смотрела на него и жалела, что задала вопрос. И все же я не могла оставить это просто так.
— Но его чувства — те, что он показал… Он ведь не может их навеять, так? Он же не Святыня,? нервно усмехнулась я.
— Навеять не может, — негромко согласился Альгидрас, с преувеличенным интересом изучая содержимое очередного горшка, — но может показать ту часть, которая заставит тебя думать, что он лучше, чем есть на самом деле.
— А ты никогда не думал, что его могли заставить? Что у него была причина вести себя так? Я не про дружбу, а после… Ведь он тоже был ребенком! Сколько ему было?
— Он не был ребенком! Он старше меня на пять весен. Ему было столько, сколько мне сейчас.
— Но все равно ведь могло быть что-то…
Альгидрас повернулся ко мне так резко, что я дернулась, а пламя в стоявшей рядом со мной лампе дрогнуло и едва не погасло. Я подхватила лампу и переставила со скамьи на стол, сделав вид, что ничуть не испугалась его резкого движения.
— Давай мы не будем говорить об Алваре? — ровным голосом проговорил Альгидрас.
— Хорошо, — покладисто согласилась я. — Последний вопрос: почему ты позвал его, если не веришь? И зачем мы ушли из трактира?
— Потому что, как бы я ни не доверял Алвару, мы? братья. И есть вещи, которые один посвященный не может не сделать, если другой просит. Я попросил защиты у него, как у хранителя Огня. Это ритуальная просьба. Он не может отказать и навредить.
— Как ты это сделал? Ты знал, где он остановился?
— Нет, я позвал его.
— И он услышал? Издалека?
— Алвар очень сильный.
— Это я заметила, — усмехнулась я, вспоминая его забавы с огнем.
Альгидрас фыркнул.
— Его сила не в том, что Огонь танцует по его воле. Он может слышать и чувствовать, а еще дотла спалить все княжество, даже находясь вдали от своей Святыни.
Приблизительно так я и думала, но услышать подтверждение своим догадкам было немного жутковато.
— Значит, лучше быть ему другом, а не врагом, — нервно усмехнулась я.
— Мы опять говорим об Алваре, — с укоризной произнес Альгидрас, отойдя наконец от полок и прислонившись спиной к печи.
— Мы можем поговорить о том, почему мы ушли из трактира.
— Потому что я верю, что змея была.
Значит, кто-то в доме князя хотел твоей смерти. Этот кто-то может знать о любимом убежище княжича. Если бы к нам ночью пришли, вышло бы… нехорошо. Мне бы пришлось убить этих людей, и это привлекло бы к нам лишнее внимание. К нам и к княжичу.
— Понятно, — протянула я, отстраненно отмечая, что слова Альгидраса о том, что он убил бы любого пришедшего к нам ночью, не звучат бахвальством. И после всего, что я увидела и узнала за последние дни, я понимала, что он действительно на это способен.
Мысль была неприятной, впрочем, далеко не новой. Я ведь уже видела, насколько опасным он может выглядеть, несмотря на свои смешные девятнадцать. Я посмотрела на Альгидраса и задала вопрос, который время от времени всплывал в моем сознании, отравляя те чувства, которые я испытывала к нему.
— Я могу тебе доверять?
Альгидрас скрестил руки на груди, и я усмехнулась, разом вспомнив, что так делают люди, которые что-то скрывают.
— Я не причиню тебе вред и сделаю все, чтобы помешать другим его причинить.
— Почему?
— Потому что я тебе обещал.
— Это единственная причина?
— Потому что ты попросила о помощи.
Я закрыла глаза, чувствуя, как душу затапливает горечь. Он возится со мной из жалости, потому что я слаба и бесполезна в этом мире, потому что уцепилась за него, как за соломинку, и переложила на его плечи свои страхи и проблемы. Он чувствует себя виноватым в смерти своих родичей и просто не может пройти мимо еще одного беспомощного существа, даже не попытавшись ему помочь. Это безусловно говорило о благородстве Альгидраса, но я-то хотела отнюдь не жалости. Я хотела быть нужной сама по себе.