И оживут слова. Часть II - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Способина cтр.№ 57

Я коротко улыбнулась, показывая, что оценила его чувство юмора.

— И все же, что это за резьба? Это ведь заговор?

— А если и так? — ответил он вопросом на вопрос — манера, которая всегда меня бесила в людях.

— Это заговор, — повторила я уже более уверенно. — Как этот заговор оказался на платье Всемилы? Я ведь помню, тогда во сне, ты вырезал эти символы, и Всемила спросила, что будет, если она его вышьет, а ты ответил, что будет беда. Почему беда, что за беда?

— Потому что это древний заговор. И тот, кто его использует, должен быть готов принять на себя кару Богов. Всемила не должна была его повторять.

— То есть, ты считаешь, что то, что ее убили — это божья кара?

Альгидрас долго смотрел на меня, словно оценивая, ответить или нет, а потом сказал:

— Я не знаю. Знаю только, что ее убили и появилась ты. И это как-то связано с силой, которой не могут обладать люди.

— То есть, ты хочешь сказать, меня перенесли сюда ваши боги? — я даже не пыталась скрыть иронию в голосе.

— Я ничего не хочу сказать. У меня просто не хватает для этого знаний.

— Я сегодня обыскала все покои Всемилы и так и не смогла найти то платье. Добронега не поняла моего вопроса, я думаю, вполне искренне.

— Я убрал платье.

— Ты убрал мое платье?

— Оно не твое, это было платье Всемилы. Если ты помнишь, у него был разрезан рукав, оно было в пятнах крови и валялось в сенях дома Радима, и я просто его забрал.

— Что ты с ним сделал? — спросила я.

— Сжег, — пожал плечами Альгидрас.

— Ты сжег целое платье? Из-за какой-то вышивки? Даже не факт, что именно она принесла беду Всемиле.

— Я не хочу проверять это на тебе, — резко ответил Альгидрас и, оттолкнувшись спиной от колодезного столба, подхватил по пути лежавшую на скамейке книгу и направился к Серому.

— Подожди, — я вскочила и бросилась за ним. — Что значит, ты не хочешь проверять это на мне? Какое это имеет значение?

Альгидрас резко развернулся и открыл было рот, чтобы ответить, но в это время, по закону подлости, во дворе появилась Добронега.

— Что-то случилось? — громко спросила она, переводя взгляд с меня на Альгидраса и обратно.

— Ничего, — в один голос соврали мы.

Альгидрас тут же забрал корзину из рук Добронеги и решительно направился к выходу. Добронега провела по моему плечу и последовала за ним.

Я заперла за ними калитку, погладила вертящегося рядом Серого и подумала, что после разговора с Альгидрасом каждый раз происходит одно и то же — появляется куча новых вопросов, не знаешь, над каким начать думать в первую очередь. Я понимала, что мне нужно обдумать то, что оба острова ушли под воду после исчезновения с них Святынь, но отчего-то думалось мне совсем не об этом, а о том, что он сказал, что не хочет проверять на мне, вызовет ли вышивка на платье гнев богов. Я почувствовала, что губы сами собой расползаются в улыбке. Это значит, что я ему небезразлична, правда же?

Я присела на корточки, и Серый от всей души лизнул меня в нос. Я сморщилась, утерлась ладонью и оттолкнула пса. Тот уселся передо мной, отчаянно виляя хвостом. Я взяла Серого за уши, посмотрела в глаза и спросила:

— Я ведь ему небезразлична, да? Это ведь не только из-за святыни?

В ответ пес весело тявкнул и попытался лизнуть меня еще раз. Возня с Серым закончилась тем, что я окончательно испачкала платье, и при этом все время, пока я отталкивала от себя лохматую, счастливо скалящуюся морду, я ловила себя на том, что не могу сдержать дурацкой улыбки. Все-таки плохой из меня герой и спаситель человечества, если важнее всего для меня не судьба целого народа, а то, что думает обо мне отдельно взятый мальчишка.

Добронега вернулась быстро. Я и успела-то только поиграть с Серым и как следует вымести двор. И пока я помогала ей выкладывать из корзины какие-то травы и свертки, чистить репу для вечерней каши, я ловила себя на мысли, что жду, когда же она начнет говорить со мной об Альгидрасе. Я чувствовала себя виноватой и ничего не могла с собой поделать. Как будто я каким-то образом нарушила ее запрет — пусть лишь мысленно — позволив себе думать о хванце так, как не имела права по всем здешним законам. Однако Добронега делала вид, что ничего не произошло, и это нервировало еще больше. Поэтому, когда, наконец, вечером пришел Радим, и по взглядам, которыми он обменивался с матерью, пока узнавал, как прошел мой день, мне показалось, что он хочет поговорить с Добронегой наедине, я, сославшись на то, что мне нужно покормить цыплят, подхватила вареные яйца, доску, ножик и побежала во двор, с облегчением оставив их вдвоем. Там, во дворе, я села на ту же скамеечку, положила рядом с собой доску и принялась крошить вареные яйца. Стараясь выбросить все из головы, и вдруг поняла, что мне остро не хватает в этом мире двух вещей: часов, потому что я так и не научилась понимать время по солнцу и прочим местным признакам, и еще чтения. Я усмехнулась сама себе. Так забавно — я попала в книжку, и здесь оказалось все, о чем я только думала, когда писала ее, кроме, собственно, книг. Сейчас хорошая книга пришлась бы мне как нельзя кстати, чтобы отключиться от всего происходящего, убить как-то время, занять чем-то голову. Я очень устала думать обо всем и сразу. Я чувствовала себя слабой, глупой и беспомощной.

Цыплята встретили меня радостным писком, наседка же смотрела так, будто я собираюсь сделать что-то плохое, и то и дело пыталась на меня наброситься. Пришлось зажать подмышкой метлу. Я уже усвоила, что растрепанные прутья сильно сбивали наседку с толку, и она переключалась с меня на более пугающего врага. Я соскребла с доски яйца, пристроила метлу в угол и села наблюдать за желтыми комочками, которые старательно тюкали клювиками по небольшой дощечке, на которую я ссыпала для них угощение. Тут-то меня и нашел Радим. Он подошел бесшумно и положил руки мне на плечи. Я вскочила так стремительно, что едва не порезалась ножом, который до сих пор сжимала в руке.

— Ты меня испугал.

Я попыталась развернуться, но он не позволил, а просто прижал меня к своей груди, крепко обняв, и устроил подбородок на моей макушке. И в эту секунду, под веселый перестук маленьких клювиков, среди запахов сена и влажной земли, мне вдруг подумалось, что впервые я не хочу думать о том, что всего этого не заслуживаю, что я не Всемила и что я краду чужое счастье. Мне отчаянно захотелось сделать вид, что все так и должно быть и что это в самом деле мое место, потому что мне не суждено вернуться домой и я вот так и умру здесь, в этом написанном мною мире. Впрочем, признаться, я уже не верила, что этот мир был написан мной.

— Всемилка, Всемилка, — нараспев произнес Радим, прижимая меня к себе еще сильнее: — как же ты у меня выросла.

— Почему ты так решил? — спросила я, просто чтобы что-то сказать.

— Совсем большая стала, — проговорил Радим. — Замуж собираешься.