— Служить Святыне еще не значит любить ее.
Я скептически вздернула бровь.
— Хорошо, — отрывисто кивнул Альгидрас, словно на что-то решившись, и все же взял меня за руку. В этот раз я позволила, сама до конца не понимая, почему.
Я посмотрела на наши руки только для того, чтобы не смотреть в его глаза, и тут это произошло. Меня буквально захлестнуло волной чужих эмоций: боль, надежда, злость, ненависть, вина, сожаление, и все это чужое, чуждое и настолько сильное, что я невольно отпрянула, вырывая свою руку из его и пытаясь отдышаться. Посмотрев на Альгидраса, я увидела, что он хмурится, глядя в сторону.
— Так не бывает, — пробормотала я. — Люди не могут чувствовать так ярко. Так и лопнуть можно, — закончила я невпопад, потому что это было правдой.
Альгидрас усмехнулся и перевел на меня напряженный взгляд:
— Я и не чувствую так все время. Я просто хотел показать тебе главное. Мне вправду жаль, и я сделаю все, чтобы тебе помочь, и я… — он ненадолго замолчал, точно подбирая слова, а потом произнес: — Я ненавижу Святыню.
Это прозвучало тихо, но очень четко. Первобытный страх всколыхнулся во мне и заставил прижать ладонь к губам Альгидраса, шепча:
— Не говори так! А что, если она перестанет тебя хранить? Ты с ума сошел?
Альгидрас медленно отклонился от моей руки, разрывая контакт, и произнес с невеселой усмешкой:
— Она будет меня хранить, пока я ей нужен. Мои мысли о ней неважны. Когда я буду не нужен, я все равно умру, даже если бы любил ее всей душой.
Я замотала головой, не желая слушать эти чудовищные слова, вместе с тем понимая, что это правда: именно так все и происходило век за веком. Святыня просто уничтожала тех, кто переставал быть ей полезен. Но смерть ведь тоже может быть разной.
— Не нужно, — дрожащими губами прошептала я. — Не зли ее. Вдруг она пошлет за это страшную смерть?
— Я не боюсь страшной смерти, — спокойно ответил Альгидрас.
Это было выше моего понимания, но я видела, что он вправду не боится. Они тут все сумасшедшие?
— Помнишь про обряд? Я уже умирал почти три сотни раз. И поверь, все эти смерти были очень страшными.
Я обхватила себя руками и уставилась на собственные колени. Слева на юбке было пятно, точно я пролила на подол что-то масляное. Я невпопад подумала, как же мне теперь это отстирать? Я готова была думать о любой ерунде, только не о теме нашего разговора, потому что невольно проигрывала в голове свое будущее. Я — не Альгидрас, мне было страшно до колик.
— Альмира была жрицей, — безо всякого перехода начал Альгидрас. — Как я уже говорил, жрицы служили Богам. Их телами и душами Боги принимали новых хванов в свой род.
Я набралась смелости поднять взгляд от собственных колен. Альгидрас смотрел на сверток с книгой.
— Мой обряд проводила она.
Глухая уродливая ревность шевельнулась в моей душе, и я постаралась подавить ее усилием воли.
— Мы стали много времени проводить вместе после моего обряда. Само вышло. Она болела, я отвары готовил от кашля.
Он говорил спокойно и отчужденно, а проклятая ревность так и взрывала мой мозг картинками юного и влюбленного Альгидраса.
— Ты ухаживал за ней?
Он с недоумеением повернулся ко мне:
— Отвары приносил.
— А… подарки? Или в этом мире не принято?
Я не знаю, зачем задавала вопросы, ответы на которые не могли принести ничего, кроме боли, однако просто не могла остановиться. Он неожиданно улыбнулся.
— И подарки были. Мы друзьями стали. Я не собирался вначале опять… Ну… с ней не собирался. Само вышло. А потом староста, мой отец, заметил, что мы с ней сдружились, и стал вызывать ее в обряды.
Альгидрас сел на землю, уперся ладонями позади себя и запрокинул голову к небу, зажмурившись.
— После первого обряда, который она провела с тех пор, как стала моей, я думал умом тронусь. Мне было пятнадцать весен, и казалось, что мир рухнул. Вел себя дурак дураком. Вспоминать смешно…
Он замолчал, по-прежнему не открывая глаз и улыбаясь небу.
— Сколько ей было лет?
— Она была старше на пять весен.
«Как и я», — мелькнуло в моей голове.
— Что было потом?
— Потом я понял, что могу до скончания дней пинать камни на острове и ненавидеть старосту. Это не изменит ничего. Потому я просто принял это.
— То, что она принадлежит другим мужчинам, раз за разом? — мне на самом деле очень сложно было поверить в то, что мужчина способен смириться с подобным.
Альгидрас усмехнулся, не открывая глаз.
— Она не принадлежала им. Никому из них. Она не принадлежала даже мне — лишь Святыне. И та требовала служения, как ты и сказала, раз за разом. А потом Святыня позволила убить весь род. Моего отца, братьев, сестер, племянников, старую бабку, Альмиру… Мне не за что ее любить, — просто закончил он.
— Мне жаль, — пробормотала я.
Он ничего не ответил. Желая сменить неприятную тему, я попросила:
— Покажи книгу.
Альгидрас тут же переместился к скамье и подтянул сверток поближе. Я невольно моргнула, потому что едва успела отследить его движение: настолько оно вышло плавным и стремительным одновременно.
— Все хваны так двигались? — не удержалась я.
Он вскинул на меня удивленный взгляд.
— Ты мгновенно переместился с земли к лавке, — пояснила я.
Альгидрас посмотрел на то место, где сидел несколько секунд назад, и пожал плечами:
— Не знаю. Меня многому учил Харим. Это тоже, верно, от него. Я не замечал.
«Занятный человек был этот Харим», — подумалось мне.
Однако, стоило Альгидрасу отложить плащ в сторону и пододвинуть мне книгу, все прочие мысли тут же вылетели из головы. Я соскользнула с лавки и встала на колени рядом с ним — все равно платье стирать.
Книга была одной из тех, что мы купили на рынке. Тогда я даже не успела ее толком рассмотреть, поэтому сейчас руки сами потянулись дотронуться до темной потертой кожи. Однако в нескольких миллиметрах от обложки мои пальцы замерли.
— Можно? — нерешительно спросила я. — Не испортится?
Альгидрас, стоявший на коленях рядом со мной, усмехнулся:
— Она несколько морей проплыла и прошла десятки рук.
Я осторожно провела рукой по шершавой поверхности. Названия не было. Я открыла первую страницу.
Если что-то я и любила в жизни беззаветной и непроходящей любовью, так это книги. Их вид и запах успокаивали меня до состояния полного умиротворения и гармонии с миром. И вот сейчас я позабыла обо всем на свете, потому что (страшно представить!) в моих руках была древняя книга.