Что являлось правдой из того, что сказали сегодня на суде? Еления — иномирянка? Правда или ложь?
Он понял, что девушка призналась во всех грехах, в каких только можно, потому что ей угрожали. В то, что Еления действительно являлась ведьмой, Май не поверил даже на секунду. Сколько раз он чувствовал её... сколько раз читал искренние чувства... Ведьма не могла быть такой чистой, открытой и невинной. Чем же ей угрожали?
Стражи подали Маю знак, что пора выходить из зала Правосудия. Он повернулся к друзьям.
— Я запрещаю вам что-либо предпринимать для моего спасения, — ровным голосом произнёс он. — Но я не прощаюсь, — губы скривились в улыбке. — Найдите отца и Эдварда.
Колин, Дан, Мик и Анатоль хмурыми взглядами провожали фигуру своего командира с невозможно прямой спиной и гордо поднятой головой. Они не проронили ни слова, слишком поражённые несправедливым судебным заседанием, которое произошло на их глазах.
— Пособник ведьмы... Демон... Предатель... — шептали в спину Мая те, кто пришёл получить бесплатное зрелище, в котором нуждались, как в хлебе.
«Разве такое возможно?.. Разве можно осудить человека практически на смерть за то, что он не совершал?..» — молча думали те, кто пришёл не ради зрелища, а ради самих осуждённых в надежде на справедливый судебный процесс, а столкнулись с полным пренебрежением закона и моральных принципов. Они были в меньшинстве и явно понимали это, поэтому старались сохранять невозмутимые лица, чтобы не вызвать гнев власть держащих.
Глава 55
Бердайн смотрела на внучку и не верила своим глазам и ушам. Эти сволочи сделали это?! Посмели?!
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, бабушка, — огромные фиалковые глаза Мадлен на бледном уставшем лице с искренним недоумением смотрели на Верховную Фурию. — Девушка-иномирянка? Еления? Мы приняли её в семью? Зачем? Почему я не помню её?
— Что они сделали с тобой? — с яростью прошипела Бердайн, крепко схватив молодую женщину за плечи, слегка встряхивая похудевшее тело, с тревогой вглядываясь в дорогое лицо, но Мадлен ответила растерянным взглядом.
Верховная Фурия отпустила внучку и резко обернулась к сестре:
— Ордайн, посмотри, что с ней!
Фурия-целительница медленно подошла к сестре с внучкой, Верховная сделала шаг назад, и она внимательно осмотрела недоумевающую Мадлен. Диннар с подозрением наблюдал за каждым её движением.
— А что случилось? Чем вы так расстроены? — удивлённо поинтересовался он.
Но Бердайн Огдэн не ответила ему, с напряжением провожая взглядом каждое движение сестры. Наконец, та оставила в покое заинтригованную Мадлен и подняла мрачный взгляд на Верховную.
— С ней сделали то, чего я больше всего боялась? — процедила та.
— Да.
— Осмотри Диннара, — резко приказала Верховная Фурия.
Также внимательно целительница осмотрела подполковника полиции, который уже с меньшим любопытством, чем сестра, следил за Фурией, — в его взгляде сначала отразилось понимание, а затем — злость.
— Нам подчистили память? — он пристально смотрел в хмурые глаза Верховной, пока целительница Ордайн осматривала его.
— Да, — глухо ответила та. — Хорошо, что ты быстро это понял.
— Что мы должны забыть? — севшим голосом спросил мужчина, сильно побледнев.
Мадлен подошла к Верховной и тоже заглянула той в лицо с вопросом во взгляде.
— Не что, а кого, — мрачно проговорила Бердайн Огдэн, переглянувшись с сестрой. — Вам убрали любые воспоминания, связанные с одним человеком — девушкой по имени Еления. Только зачем? Они явно понимали, что мы все можем рассказать.
— Чтобы уменьшить привязанность, — спокойно ответила целительница. — Рассказы — это не воспоминания, не память, не сердечная привязанность.
— Память можно вернуть? — Бердайн невольно затаила дыхание в ожидании ответа, но выражение лица целительницы сразу лишило надежды.
— Нет, — Ордайн с сочувствием смотрела на сестру-правительницу. — Если бы им поставили блок, его со временем получилось бы снять, а им стерли память.
— Расскажите нам все по порядку, — Диннар присел в кресло в кабинете Бердайн, — уверен, что рассказ будет долгим.
Лицо мужчины стало каменным, только в глазах горело бешенство.
— Очень долгим, — вздохнула Бердайн Огдэн, у которой сердце от тревоги за одну хрупкую нежную девчушку ещё больше сжалось в тугой комок.
Фурия тяжело присела напротив Диннара в кресло, подождала, когда сядут Мадлен с Ордайн, и начала рассказ.
***
— Я совсем не помню её, — глухо произнесла Мадлен после долгого и проникновенного рассказа Верховной Фурии.
Они с Диннаром промолчали все повествование, иногда переглядываясь, он — хмуро, она — растерянно, очень внимательно слушая Бердайн.
— Конечно, девочку надо вытаскивать, — задумчиво проговорил Диннар. — Только как вызволить её из Тюрьмы Пустоши? До сегодняшнего дня это было совершенно невозможно.
Следующие полчаса они обсуждали возможные варианты спасения Ели, но так и не пришли к какому-либо решению.
А потом Диннар вышел проветриться и прогуляться, поскольку бушевавшая в нем ярость не давала нормально думать, целительница тоже вышла проверить своих пациентов, а Мадлен сразу же спросила у Верховной, пытаясь казаться спокойной.
— Бабушка, что тебе известно об Эдварде?
— Он с генералом Данери на Востоке империи. Пытаются собрать Хранителей. Они были на судебном процессе: он под чужой личиной, генерал под гримом. Когда поняли, что вам больше ничего не угрожает, а Мая они не смогут сразу вытащить, так как его с Еленией отправили в Тюрьму под конвоем из огромного количества Теней рода Варниусов, они отбыли на Восток.
После недолгого молчания Мадлен тихо спросила:
— Бабушка, что мне делать с Эдвардом? Ещё недавно я была уверена, что никогда не прощу его, а потом он чуть не умер, и я готова была простить ему все. Затем меня забрали в тюрьму, и я снова подумала, что так и не смогла стать счастливой даже на несколько мгновений рядом с любимым мужчиной.
Бердайн внимательно слушала внучку и видела, как той тяжело.
— Я хочу простить его и не могу, потому что обида не даёт это сделать. Сейчас я понимаю, что нужно спасать Елению и Мая, и мы снова увидимся с ним, но как мне с ним себя вести? Что ты посоветуешь, бабушка?
Бердайн тяжело вздохнула — воспоминания о её прошлой жизни и любимом мужчине болью отозвались в сердце, несмотря на то, что все произошло очень давно.
— Дорогая моя девочка, я считаю, что каждый человек... каждая женщина определяет для себя свою зону допустимого ... унижения, что ли... не знаю, как правильно назвать, — приглушённым напряженным голосом проговорила Верховная, — возможно, ту грань, после которой она уже не сможет простить ни при каких условиях, и эта грань для каждой своя.