Тайну прошепчет лавина - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Мартова cтр.№ 18

Предвкушая несколько часов удовольствия, она фоном выбрала в интернете американский сериал «Анатомия страсти». Его Патриция начала смотреть в предыдущем отпуске, добралась до четвертого сезона и вынужденно отложила в дальний ящик. В планшете открыла скачанный еще несколько месяцев назад новый детектив Татьяны Устиновой, подоткнула под спину подушки и неожиданно для себя уснула.

Когда Патриция проснулась, в комнате было темно, лишь отсвет от экрана телевизора, на котором все еще раскрывались жизненные перипетии героев «Анатомии страсти», ложился на одеяло, которым, оказывается, Патриция успела укрыться во сне. Планшет с открытой книжкой валялся на полу. Мягкий ворс коврового покрытия надежно защищал его от поломки, но все же Патриция ругнула себя за небрежное отношение к вещам – она была аккуратисткой и беспорядка не любила. Интересно, сколько она спала?

Часы показывали седьмой час, в Москве, значит, разгар трудового дня. Хорошо, что она выспалась, для борьбы с джетлагом полезно. Что ж, значит, так тому и быть. Интересно, а что делают все остальные?

Патриция встала с кровати, пригладила взлохмаченные со сна волосы, влезла в тапочки и открыла дверь в коридор. Внизу, в гостиной, тоже что-то бормотал телевизор.

– Ты понимаешь, что твой муж – подлец? Ты живешь с подлецом и не уходишь от него, а значит, и на тебя падает вся степень его подлости.

– Пожалуйста, отстаньте от меня.

– Нет, я не отстану. Я пытаюсь понять, почему ты от него не уходишь? Ты не замечаешь, как он лапает других женщин? Ты слепая? Только сегодня он сначала домогался этой чопорной девицы Патриции, а потом с удовольствием проводил время со вздорной бабенкой Кариной.

– Что вы придумываете?

– Я не придумываю, я видел это собственными глазами, вот как сейчас тебя. Они стояли и разговаривали, и щеки у этой Карины были как у тебя сейчас, точь-в-точь помидор.

Так это был не телевизор. Внизу спорили Ирина Девятова и тот самый Эдик, который утром стал свидетелем ее, Патриции, позора и вступился за нее. Значит, она – чопорная девица. Все ж лучше, чем вздорная бабенка, конечно.

– Меня не интересует, что вы видели, – голос Ирины был негромким, но в нем явно слышались приближающиеся слезы. И что этот Эдик к ней пристал?

– А зря не интересует, – голос собеседника стал назидательным. – Еще раз повторю, что если ты не знаешь о том, что он творит, то, значит, ты дура. А если знаешь и ничего не предпринимаешь – такая же мерзавка, как и он.

– Не смейте меня оскорблять.

– Еще раз спрашиваю тебя, зачем ты с ним живешь?

– Он – мой муж, у нас двое детей, и я его люблю, – теперь в голосе Девятовой звучали не слезы, а вызов. – Да, он не идеален, но в этом мире все неидеальны. Олегу многое в этой жизни пришлось пережить, ему доводилось терять, начинать все с нуля, но он выстоял, справился. В том числе и благодаря тому, что я была рядом, всегда его поддерживала. Он не подонок и не мерзавец, как вы изволите считать, ему просто нужна разрядка, выпуск пара, и он делает это так, как умеет.

– Адвокат дьявола, – усмехнулся ее собеседник. – Вот как это называется. Ты – адвокат дьявола, дорогуша, какие бы индульгенции себе не выписывала. Хотя я всегда подозревал, что это именно так. Если бы ты была хорошим человеком, ты бы никогда так не поступила, никогда.

Это что же получается, Эдик был знаком с Ириной Девятовой раньше? Он не впервые встретил ее здесь, на базе? Или он вообще специально приехал сюда, чтобы ее увидеть? От метавшихся внутри мыслей голова у Патриции слегка кружилась. Внезапно она осознала, что фактически подслушивает, краска мгновенно бросилась в лицо, потому что подслушивать было неприлично, некрасиво, невозможно. Она со стуком захлопнула дверь своей комнаты, нарочито топая, начала спускаться по лестнице вниз, туда, где вела свой странный диалог застуканная ею врасплох парочка.

Когда Патриция спустилась вниз, Ирина, деловито натягивала в прихожей свой пуховик, явно собираясь уйти. Лицо у нее было красное. Невозмутимый Эдик со скучающим выражением лица мешал угли в камине.

– А где все? – фальшивым голосом спросила Патриция.

– Павел, Айгар и Сергей на склоне, – откликнулась Ирина мрачно. – Ловят момент, чтобы покататься. Завтра уже совершенно точно будет нельзя. Спасатели сообщение прислали. Кайди с сыночком ушли на «Оленью ферму», а Эмилия с моим старшим на подъемнике катаются. Карина в сауну пошла, попросила растопить. А Аркадий Петрович по-прежнему в своем номере.

– Да, у него метеочувствительность, а потому голова болит, – вспомнила Патриция, – хотя это, конечно, не дело, весь день провести взаперти. По-моему, от этого голове только хуже.

– Ну, хуже или не хуже, взаперти или нет, это ему решать, не нам. Ладно, я пошла, ужин будет накрыт к восьми. Вы, пожалуйста, сообщите всем, когда они вернутся.

– Хорошо, обязательно сообщу.

За Ириной закрылась входная дверь, и в доме стало тихо, только слышно было, как трещат в камине догорающие дрова. Находиться в одной комнате с Эдиком Патриции отчего-то было неприятно. Странно, утром он же ее защитил. Видимо, мужчина испытывал то же самое.

– Пойду проветрюсь, – сухо кинул он Патриции, хотя она ни о чем не спрашивала. Выскочил в прихожую, сорвал с вешалки свой пуховик и, как был, в кроссовках и без шапки выбежал на улицу, под начинающий падать снег.

* * *

Есть люди, которых нельзя забыть. И сознаешь это только тогда, когда их потеряешь. И то не сразу. Сначала ты просто не понимаешь, что именно случилось. Тебе кажется, что это ошибка, морок, туман, который вот-вот рассеется, человек поймет, как ошибался, бросив тебя, вернется, неловко постаравшись облечь свои вырвавшиеся жестокие слова в шутку, попросит прощения, а дальше все будет хорошо. Как в сказке.

Вот только сказки бывают с плохим концом. Страшным, необратимым, когда жестокие слова никто не собирается брать назад, возврата к прошлому нет, а будущее представляет собой длинный, залитый светом коридор, по которому любимый человек уходит все дальше. Уходит, не оборачиваясь.

Некоторые скажут, что так выглядит смерть, но я точно знаю, что это картина расставания. Впрочем, в чем-то оно сопоставимо со смертью. Пожалуй, своей невозвратимостью.

С годами боль не проходит, нет. Она просто становится не такой острой, уходит куда-то вглубь, под кожу, прячется под слоем мышц, въедается в кости, чтобы в какой-то момент ударить исподтишка. Тогда, когда ты этого совсем не ждешь.

Мы выросли если не вместе, то рядом. Наши родители дружили, мы ходили в одну группу детского сада, и уже тогда я знал, что ты будешь моей женой. Я так всем об этом и говорил, не понимая, почему взрослые смеются. Мы все одиннадцать школьных лет сидели за одной партой. Я был твоей тенью, твоим рыцарем, мальчишкой, таскавшим твой портфель. Надо мной смеялись, но я никогда этого не стеснялся. Разве можно стесняться любви?

В детстве, да и в юности тоже, ты была пухленькой. Родители звали тебя Булочкой, и для меня тоже было естественным звать тебя так же. Конечно, не при одноклассниках, дети жестоки, а девчонки в классе и так травили тебя за неидеальную внешность. Точнее, за то, что она не мешала тебе быть счастливой, ведь у тебя был я.