Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Бёрнс cтр.№ 110

Военное вмешательство было сопряжено с определенными рисками. Удары по складам химического оружия могли привести к выбросам ядовитых веществ в атмосферу, к тому же мы знали, что не сможем обнаружить и уничтожить все запасы. Асад мог повысить ставки и ответить еще более жестко, толкая нас всех на скользкий путь. Мне, однако, казалось, что наши аргументы были более обоснованными, чем опасения тех, кто боялся этого скользкого пути. Я разделял скептицизм президента в отношении склонности вашингтонского истеблишмента использовать в качестве универсального оправдания применения силы «угрозу для авторитета США». Но в данном случае речь шла не о нашем авторитете. Разведданные неоспоримо свидетельствовали о применении Асадом химического оружия, и мощный карательный удар в ответ на химатаки был бы нацелен на защиту нормы международного права и предотвращение использования химического оружия в будущем, а не на смену режима или непосредственное участие в гражданской войне. Это были самый удачный повод для применения силы против Асада и лучшая возможность повлиять на траекторию конфликта в краткосрочной перспективе.

Ночью Керри позвонил мне и сообщил, что намерения президента изменились.

– Не могу поверить, – сказал он, – но президент только что по телефону информировал меня о том, что удара не будет.

Последовала череда быстро сменяющих друг друга событий. В пятницу, ближе к вечеру, президент вышел на прогулку вокруг Южной лужайки Белого дома, которую он традиционно совершал в конце рабочего дня. Его сопровождал глава аппарата Белого дома Денис Макдоноу. Денис был лучшим собеседником, какого только мог желать президент, – вдумчивым и очень тонким. Обама опасался принимать решение без одобрения Конгресса. Поскольку удар по Сирии мог привести к целому ряду непредвиденных последствий, он хотел, чтобы Конгресс взял часть ответственности на себя. Если мы собирались применять силу, делать это следовало в рамках закона, отказавшись от дурной привычки исполнительной власти к превышению полномочий (а Конгресса – к уклонению от ответственности), от которой мы начали страдать после событий 11 сентября 2001 г. Недавнее фиаско Кэмерона в парламенте указывало на то, что и у нас все может пойти не так, как планировалось. Поэтому президент настаивал на необходимости заручиться поддержкой Конгресса.

На следующий день Обама сделал краткое публичное заявление, указав, что будет добиваться одобрения удара по Асаду Конгрессом. Перспективы получения поддержки Конгресса были весьма туманны. Лишь немногие республиканцы были готовы помогать Обаме, а многие демократы были встревожены, опасаясь дежавю войны в Ираке 2003 г. Французы почувствовали себя брошенными. Наши арабские партнеры были в шоке: они сочли это решение еще одним подтверждением нашей ненадежности и сделали еще одну запись в скорбном перечне претензий к США, первым пунктом которого значился наш «отказ» от Мубарака.

Между тем в начале сентября мы с Джейком Салливаном вылетели в Оман для возобновления секретных переговоров с иранцами. Мы добились значительного прогресса в решении ядерной проблемы – мы, безусловно, продвинулись дальше, чем ожидали. Некоторые критики утверждали, что именно эти секретные переговоры и желание сохранить их потенциал заставили Обаму усомниться в необходимости удара по Асаду, которого изо всех сил поддерживали иранцы. Я никогда не слышал, чтобы президент высказывал такие соображения. Мне всегда казалось, что его решение по Сирии в тот момент обуславливалось скорее нежеланием увязнуть в еще одном конфликте, чем боязнью поставить под угрозу секретный канал переговоров с Ираном. На самом деле в начале сентября, во время первого раунда переговоров в Омане, мы с Джейком направили в Белый дом сообщение, в котором утверждали, что удар по Асаду (который мы одобряли) усложнит переговоры, но не торпедирует их. Иранцы были вполне способны не смешивать разные аспекты наших отношений. Переговорами по ядерной проблеме занимался министр иностранных дел Мохаммад-Джавад Зариф, а командующий силами «Кудс» Касем Сулеймани прилагал все усилия, чтобы создавать угрозы для наших интересов на всем Ближнем Востоке. Нам тоже не следовало смешивать эти вопросы.

Мы полагали, что в среднесрочной перспективе будет даже полезно напомнить широкой аудитории, включая иранцев, что в определенных обстоятельствах для защиты наших жизненно важных интересов в регионе мы готовы применить силу. Это напоминание послужило бы четким сигналом о нашем намерении использовать любые необходимые средства, чтобы предотвратить разработку Ираном ядерного оружия. Оно также продемонстрировало бы, что, даже если мы не сможем прийти к соглашению по ядерной проблеме, мы не уступим в других спорных вопросах. Кроме того, оно помогло бы немного успокоить вполне обоснованную тревогу наших ближневосточных друзей.

Пока мы вели секретные переговоры в Омане, события, связанные с применением сирийцами химического оружия, следовали одно за другим. На первой неделе сентября президент Обама встретился с Владимиром Путиным, недавно вновь избранным на пост президента России, на саммите «Большой двадцатки» в Санкт-Петербурге. Путин сделал неопределенное предложение о дипломатическом урегулировании вопроса о применении Асадом химического оружия. Сирийский лидер якобы соглашался отправить оставшиеся запасы химического оружия за границу и свернуть программу производства отравляющих веществ. Трудно было сказать, насколько серьезно следовало относиться к предложению русских. Когда 9 сентября в Лондоне представители прессы спросили госсекретаря Керри о том, чтó могло бы быть сделано, чтобы избежать военных действий в Сирии, он, недолго думая, ответил, что сирийцы могли бы немедленно полностью избавиться от химического оружия, но выразил сомнение, что они на это пойдут. Позднее министр иностранных дел России Лавров говорил, что Керри был прав, и уверял, что предложение русских о совместной работе было «российской инициативой». Во время одной из последующих встреч коллег по дипломатической работе – Керри, Лаврова и их команд – после долгих усилий было разработано рамочное соглашение по уничтожению сирийского химического оружия, о котором было объявлено в Женеве 14 сентября. Это был важный шаг, даже при том, что сирийцы скрыли некоторые оставшиеся запасы оружия от международных инспекторов. Дипломатическое соглашение об уничтожении Асадом заявленного арсенала химического оружия во многих отношениях было более удачным решением, чем карательный военный удар. Однако трудно было избавиться от ощущения, что администрация Обамы проморгала военное решение. Этого ей долго не могли простить.

Асад был готов устроить представление из передачи химического оружия своим российским покровителям, но его твердое намерение полностью искоренить оппозицию оставалось непоколебимым. Он был уверен, что, отказавшись от химического оружия, пускай даже на время, он получит нечто вроде карточки «Освобождение из тюрьмы» в игре «Монополия», гарантирующей, что в дальнейшем американцы не будут использовать против него силу. Что касается нехватки личного состава, то в решении этой проблемы он мог рассчитывать на иранцев, прежде всего поддерживая «Хезболлу» и других шиитских боевиков.

Госсекретарь Керри неутомимо пытался использовать все дипломатические возможности. Он провел много часов у телефона и в комнатах переговоров, беседуя с Лавровым. У русских не было ни рычагов влияния на Асада, ни желания указать ему на дверь, сколь бы неприлично ни было иметь с ним дело. Путин готов был терпеть любые непристойности Асада, наслаждаясь разговорами в арабском мире о том, что Россия – более надежный партнер, чем Америка. Как мне сказал король Саудовской Аравии Абдалла, «пускай русские неправы, поддерживая Асада, но они по крайней мере не бросают друзей». Столь же неутомимо, как и на поиске дипломатических возможностей, Керри настаивал в Вашингтоне на необходимости усиления поддержки оппозиции, а затем и на целенаправленном использования силы против режима Асада, чтобы помешать его успехам и усилить дипломатическое влияние США. Белый дом реагировал без особого энтузиазма – возможные возражения и опасение провала, как обычно, перевешивали потенциальные выгоды.