— Да, я знаю, — ответила я, поражаясь тому, что он назвал мою маму Джеки. — Мы специально покупали одинаковые платья, и мама постоянно вывозила меня на благотворительные концерты, балы, ужины и даже состязания по покеру.
— Наверное, это было шикарно, — хмыкнул Гиллрой. — Должно быть, вы привлекали всеобщее внимание — две очаровательные женщины, входящие в зал как хозяйки мира. — Обычно мои платья были гораздо более скромными, чем у мамы, однако я не стала говорить этого Гиллрою. — Да уж! Твоя мать в молодости была исключительно привлекательной женщиной. Можешь мне поверить, я видел фотографии. Кстати, ты очень на нее похожа.
Я сглотнула. Мне стало совсем не по себе.
— Спасибо, — шепотом выдавила я.
— На месте Марка я бы тоже попытался заполучить такую женщину. Неудивительно, что она положила глаз на твоего отца, верно? Шутка ли — самый могущественный человек во всем мире!
— Я ничего не знаю об этом, — сказала я.
— Да нет, брось, — сказал Гиллрой, подаваясь всем телом вперед, как будто собирался сообщить мне какой-то секрет. — Плевать на то, что твердят все вокруг. Плевать на избранные власти, на мировых лидеров и религиозных деятелей! Нет слов, все они совсем неплохие ребята и все такое, но власть… настоящая власть есть только у таких людей, как мы с тобой.
Мне совсем не польстило, что он включил меня в этот список.
— Твой отец знал, что делает, — продолжал Гиллрой, снова откидываясь на спинку кресла. Он отхлебнул глоток из своего стакана. — Ты только подумай об этом! Многоуровневая компания — если какой-то сектор загнется, остальные компенсируют потери. Нет, они, конечно, создали «Нео-фьюжн», но при этом запустили свои щупальца повсюду! Ты посмотри, какое наследство они оставили после себя — тут тебе и компания, и колонии, и Юнирайон, и твоя школа!
Похоже, эта мысль нарушила прежнюю цепь его рассуждений. Гиллрой сделал еще один глоток и повернулся ко мне.
— Слушай, скажи-ка мне… Вот эта школа. Когда я зачислил тебя в Юнишколу, то исходил из того, что ты должна вращаться среди лучших из лучших, и как это получилось?
Лучших из лучших?
— Ммм… Хорошо, я думаю.
— Я тут проглядел твой табель успеваемости, — небрежно сказал Гиллрой, и я вытаращила глаза. Мой табель успеваемости попал к нему в руки? Но ведь даже я ни разу в глаза не видела его! Значит, у Гиллроя есть доступ к школьным данным. Но если так, то, может быть, он способен с той же легкостью просматривать и бумаги доктора Биджа? Она заверила меня, что все ее записи строго конфиденциальны, но ведь и школьные табели, по идее, должны касаться только меня и моих приемных родителей. То есть Патти и Барри, так получается?
Но у меня не было времени особо переживать по этому поводу, потому что Гиллрой еще не все сказал:
— Прямо тебе скажу, не впечатлен. Даже не знаю, где найти для тебя место получше, — он задумчиво уставился на меня. — Ты никогда не думала насчет пансиона?
— Н-но ведь Юнишкола тоже пансион, — в страхе пролепетала я. Неужели он хочет отослать меня в какую-то закрытую школу? Отнять у меня Брэна, Завьера и мою студию? Я никогда не училась в закрытой школе, но несколько раз спрашивала родителей о том, что это такое, и они рассказывали мне леденящие кровь истории об этих ужасных заведениях, в которых учителя безжалостно секут и морят голодом учеников, а старшие воспитанники сексуально домогаются младших. И о том, что детей из богатых семей похищают из таких школ и требуют с родителей выкуп.
Ни в одном пансионе обо мне не могли бы позаботиться лучше, чем это делали мама с папой! Неужели теперь, когда мои родители умерли, Гиллрой собирается отправить меня в преисподнюю пансиона?
— Ну что ж, возможно, — проговорил он, задумчиво глядя на свой стакан. Там уже не осталось ничего, кроме льда. Гиллрой встал и направился к бару, чтобы налить себе новую порцию. — Впрочем, сейчас еще слишком рано думать об этом, — бросил он. — Ты ведь и живешь-то у нас сколько? Месяца два, не больше?
Он не отошлет меня в пансион. Я исправлю свои отметки. Я буду учиться лучше…
Гиллрой снова плюхнулся в свое кресло, и я нервно сглотнула.
— Знаешь, Розалинда, когда я был маленьким, родители частенько спрашивали меня о моих мечтах и устремлениях.
Я напряглась. К чему он клонит?
— У тебя есть мечты и устремления?
— Это… — Я не знала, какого ответа он от меня ждал. Прямо сейчас моей самой большой мечтой было проспать хотя бы одну ночь без кошмаров. А самым заветным желанием — избавиться от боевого живого трупа, запрограммированного на мое уничтожение. Еще у меня было сильное устремление закончить этот ужасный разговор, но я не представляла, как это сделать. — Раньше были, — вывернулась я. — Но с тех пор мир сильно изменился.
— Именно! — крякнул Гиллрой, салютуя мне своим стаканом. — Еще как изменился! — Он задумчиво уставился на стакан, вдруг сообразив, что это не самый лучший тост. — Я искренне сожалею о твоих родителях, детка, — сказал Гиллрой, опуская стакан. Я уже открыла рот, чтобы поблагодарить его за участие, но он снова заговорил: — Но жизнь продолжается. Разве сейчас тебе не веселее?
Я ошарашенно уставилась на него. Веселее? Весь мой мир погиб, а я должна веселиться?
— Знаешь, когда я был мальчишкой, то с радостью отдал бы левую руку за то, чтобы родители не следили за каждым моим шагом. Чтобы делать все, что мне хочется. Но нет, родители глаз с меня не спускали! У меня даже не было братьев или сестер, которые могли бы оттянуть на себя часть внимания. У тебя есть братья и сестры?
Глупый вопрос. Даже если бы они у меня когда-то были, то он прекрасно знает, что сейчас у меня никого нет!
— Нет, — прошептала я.
— У меня тоже. Я был единственным ребенком, как и мой сын. Ты знаешь, что у меня единственный сын? Хэнк. А я всегда хотел иметь дочку, — поделился он.
Я не поняла, означает ли это, что он не хотел иметь сына. Гиллрой отпил глоток из стакана и, склонив голову, внимательно посмотрел на меня.
— Хэнк сейчас в колледже. Хочу познакомить тебя с моим парнишкой. Он приедет домой на каникулы. Устроим вечеринку, чтобы вы могли пообщаться друг с другом. — Он хохотнул. — Кто знает, что из этого выйдет!
Я содрогнулась. Он планировал сосватать меня, женить своего сына на моем наследстве, как в Средние века! Мерзость.
Гиллрой встал и снова направился к бару. Я и не заметила, как он осушил второй стакан. Сколько же он выпил? Этот стакан будет уже третьим, но было очевидно, что Гиллрой успел заправиться перед тем, как разбудил меня. Он бросил лед в пустой стакан и щедро плеснул туда спиртного.
— Не хочешь? — спросил он, протягивая мне стакан.
— Нет.
Гиллрой пожал плечами и перелил отвергнутую мною порцию в свой стакан.
— Кстати, раз уж мы заговорили о твоих родителях, — начал он. Некстати. Мы о них не говорили. — Знаешь, в конце твой отец полностью облажался. Просто не справился. Может, оно и к лучшему, что все так случилось. Продолжи он в том же духе, от компании остались бы рожки да ножки. Хорошо еще, что он ушел не один! Они оба устранились от дел, оставив компанию в хороших руках! — Гиллрой, не трогаясь с места, помахал стаканом, а я почувствовала себя в западне. Но не успела я придумать благовидного предлога, чтобы попрощаться, как Гиллрой сказал: — Темные времена, так сказать. Наверное, это был лучший выход для всех, и для тебя тоже — если смотреть объективно.