Опомнись, Филомена! - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Коростышевская cтр.№ 12

Стук. Покачивания изменили интенсивность. Гроб стоял теперь в плоской гондоле.

Значит, меня оставят у мола, который защищает остров Николло, самый крупный из островов, опоясывающих аквадоратскую лагуну. Что сказал Упырь? После полуночи течение… Значит, еще не полночь, до Николло часа два пути, на одновесельной городской гондоле все два с половиной. Получается, сейчас…

Покачивания опять изменились, ящик переставляли в другое судно. Голосов стало больше. Гребцы! Гребная галера. До полуночи осталось совсем немного. Подруги должны были уже встревожиться. Ох, лучше бы им не направляться на мои поиски.

На море меня всегда клонило в сон, вот и сейчас я, кажется, задремала, потому что отрывистые команды того, кого называли Упырем, прозвучали неожиданно:

– Здесь закрепи, да понадежней.

– А чего там? Покойник? – Вопрошающий смачно сплюнул.

– Дожу Муэрто подарочек. Не замай! Открывать не велено. Меньше знаешь, дольше проживешь. Все, парни, отплываем.

И вскоре вокруг меня царил лишь шелест волн.

Зевать заклеенным ртом оказалось процессом нетривиальным, но я все же зевнула и принялась дергать правой рукой, решив, что, если удастся освободить ее, дальше будет проще. Я вспотела, разозлилась, устала, подремала, стала дергать опять, уже слыша крики наглых аквадоратских чаек. Значит, уже рассветало и течение выносило мой плот к выходу из лагуны, а навстречу мне стремительно двигалась «Бучинторо», церемониальная галера, на которой дож каждый год проводит обряд обручения с морем.

Учениц «Нобиле-колледже-рагацце» на праздники не пускали, дозволялись лишь школьные балы, на которые приглашались родственники воспитанниц, но лет пять или шесть назад папенька отвез меня полюбоваться обрядом. Наша гондола плыла в веренице прочих, а его серенити, его безмятежность Дендуло в рогатом головном уборе стоял на корме золотой галеры «Бучинторо», возглавляющей процессию.

Тогда душка дож, как все его называли за доброту и приветливость, воздел руку и бросил в воду драгоценный перстень.

Зрелище меня впечатлило не особо. Видимо, для полноты требовалась вовлеченность, надо было находиться рядом с его безмятежностью, слышать возносимые молитвы и священные слова, обращенные к морю.

У его серенити Муэрто это обручение должно было стать первым. Дож был новенький настолько, что я даже не знала, как он выглядит. Монет с его профилем отчеканить не успели, а во Дворец дожей, что на площади Льва, учениц «Нобиле-колледже-рагацце» отчего-то не приглашали.

До меня донеслись звуки музыки и треск шутих. Процессия приближалась.

Кракен всех раздери! Я замычала от бессилия. Чикко встрепенулась, будто ждала именно этого, и скоро ее лапки пробежали по моему запястью. Малышка хочет перегрызть ленту? Опомнись, Филомена, у ящериц нет зубов. Кожу обожгло, рука прижалась к боку. Чикко пережгла атлас. Она это все-таки умеет?

Где-то вдали громыхнул залп. Лагуну защищала артиллерийская батарея. По чему они палят? Атака с моря?

Чикко перебежала на мою левую руку, плот дернулся, сев на мель, и подпрыгнул от взрывной волны. Стреляют по мне?

Чикко скользнула к ногам. Я разорвала шейную ленту, толкнула крышку и села, ослепнув от яркого солнечного света. Пока я протирала глаза, в полумиле справа в воду вонзилось еще одно ядро, а саламандра обхватила лапками мое ухо, хлестнув хвостиком по мочке.

Я выпрыгнула из гроба. Солнце светило в спину, «Бучинторо» блистала в его лучах золотыми боками, на ее корме блистал золотыми боками и рогатой шапкой дож. Обернувшись, я приставила ко лбу раскрытую ладонь, всмотрелась в море. Палили с острова Николло. Но, кажется, не по мне. В волнах что-то темнело, что-то огромное, глянцевое. Оно лавировало, преследуемое флотилией быстрых парусных лодок. Залп, одна из лодок перевернулась. Глянцевая спина вознеслась над волнами. Откуда здесь головоног? В теплое время года они впадают в спячку. Какой дурак будет использовать против безобидного моллюска артиллерию?

Лодки отстали, головоног уже шлепал по мелководью. Это самка! Она беременна! Какая подлая тварь посмела напасть на беременную женщину? Какая подлейшая персона отдала такой приказ?

Я с ненавистью посмотрела на «Бучинторо» и только теперь заметила гарпунную пушку по правую руку от дожа.

Спрыгнув с плота, я побежала по отмели навстречу головоногу. Уходи, дурочка, сейчас в тебя вонзится стальное копье, тебя протащат к галере, ты станешь знаком благосклонности моря к Аквадорате, к новому дожу. Твое брюхо будет распорото, а мертвые детишки отданы на потеху кровожадной публике.

Кричать я не могла, зато могла размахивать руками и громко думать. Головоноги улавливают мысленные эманации. Уходи, спрячься, затаись. Что тебе эти смешные людишки с их смешными лодчонками и смешными пушками? Под толщей моря они тебя не достанут, уходи! В глазах потемнело, самка меня поняла. Щупальца свились в пружины, вытолкнув бесформенное тело в воздух. По плавной дуге головоног пролетел в сторону острова и скрылся под водой.

«Ей не нужно плыть, – думала я. – Она пройдет по дну, забьется в расселину».

– Как зовут тебя, прекрасная русалка? – спросил веселый мужской голос.

Слишком знакомый, чтоб быть приятным. Глаз с этого расстояния я рассмотреть не могла, лицо же под дурацкой золоченой шапкой принадлежало молодому синьору с хорошими зубами. Его серенити улыбался, не улыбался даже, а скалился. Стронцо, путтана, кракен его раздери.

Он что-то проговорил в сторону, и с бортов галеры спрыгнуло несколько одетых в гвардейские камзолы мужчин, быстро поплывших в мою сторону. Я сняла с уха Чикко. Ящерка сейчас была голубой, видимо, под цвет моего платья. Она изогнулась и выпустила язычок синего пламени. С саламандрами такое дело, огонь для них – это некий выхлоп жизнедеятельности, то есть извергают они не из того отверстия, которым питаются. Такой вот, извините, пук.

– Синьорина немая? – спросил первый из доплывших гвардейцев, выбравшийся на отмель.

Я кивнула, Чикко взбежала по руке, заняв привычное местечко. Наверное, саламандру можно принять за дамское украшение. Хороша же я, наверное: в неприлично коротком кукольном платьице, с волосами, пружинно взъерошенными от влаги, и ящерицей на ухе. Гвардеец вон совсем протек, не зная, на чем взгляд успокоить: на голых ногах или на декольте. Интересно, меня казнят? За то, что помешала хорошему предзнаменованию.

– Синьорина немая.

– Немая…

– Немая…

– Госпожа, позвольте вам помочь, позвольте руку, ножку сюда. Винченцо, где весла? Госпожа, присядьте, Винченцо, толкай.

Я сидела на своем гробу, чинно сложив руки на голых коленках, гвардейцы гребли, пустив плот по направлению к «Бучинторо».

– Мы женимся на вас, море, – вещал дож громогласно. – Примите сей драгоценный перстень в знак нерушимости наших уз.

Кажется, морскому жениху я не понравилась: кольцо просвистело у моего уха и не попало в глаз лишь потому, что я уклонилась. По мере того как сокращалось разделяющее нас расстояние, я слышала все больше.