Широты тягот - читать онлайн книгу. Автор: Шубханги Сваруп cтр.№ 43

Монах мысленно благословляет спящую. Потом улавливает около ее неподвижной фигуры какое-то движение. Возле ее ног скользит темный хвост. Судя по черно-белым полоскам, это ядовитый крайт. Подобно скромных размеров горному хребту, женщина прикрывает его от солнца. Приезжий обмирает от страха. Если разбудить ее сейчас, кто-нибудь из них поддастся панике. Так что он стоит не шевелясь и молится за ее жизнь.

Мэри поворачивается во сне. Он видит, как вздрагивают ее веки. Теперь она лежит с крайтом лицом к лицу, как его возлюбленная. Потом открывает глаза. Она больше не моргает. Взгляд ее не меняется, в нем нет ни страха, ни паники. Она словно очнулась, чтобы поразмыслить о постоянно возвращающемся сновидении. Проходит немного времени, и постепенно Мэри вновь погружается в сон. Даже начинает похрапывать. Крайту не очень нравится эта лишняя вибрация, и он ползет дальше.

Остаток дня монах проводит, наблюдая за ней издали. Когда она молится, то сидит прямо перед алтарем. Иногда встает, чтобы ополоснуть лицо, выкурить биди или пожевать бетель. Вечером она покидает пагоду. На ступенях останавливается около человека с птичьей клеткой. Платит ему, чтобы он освободил пару скворцов, и идет дальше с ним вместе. Монах следует за ней до конца лестницы, за ворота, до укромного уголка под деревом. Там она протягивает руку, и птицы садятся на нее. Продавец открывает клетку и снова впускает их внутрь.

Не в силах больше сдерживать любопытство, монах выныривает из тени. Испуганный его внезапным появлением продавец птиц хватает клетку и торопливо уходит. Мэри остается.

Монах приехал в Бирму не впервые. Он завершал образование в местном монастыре. Бегло говорить по-бирмански он не умеет, но свои мысли выразить способен. Он благословляет ее. Она почтительно склоняется перед ним, хотя по возрасту вполне годится ему в матери.

Монах — тихий человек, избегающий смотреть людям в глаза.

— Дочь моя, освобождать птиц ради хорошей кармы — обычное дело, — говорит он. — Но я никогда не видел, чтобы их освобождали, а потом опять сажали в клетку.

Она тоже смущенно упирается взглядом в его ноги.

— Я не могу освободить своего сына, — с трудом отвечает она. — Я не могу изменить судьбу даже одной-единственной птицы. Я могу видеть их только через иллюзию.

Ее слова не оставляют монаха, так же как и недавняя картина: Мэри, спящая рядом со змеей. Он видел, как вертится колесо жизни. Он приехал со Шри-Ланки, острова в Индийском океане. Этот остров имеет форму слезы, и у него общая судьба с землей плачущего ока — Бирмой, они испещрены открытыми ранами и истекают кровью. Со временем начнет кровоточить даже закатное солнце над ними. В грядущих войнах молодые погибнут, а старых пощадят, чтобы было кому хоронить молодежь.

Ему ли этого не знать? За два дня до отъезда из Рангуна монах совершит последний обряд над семью молодыми людьми, найденными в канаве. Никто не осмелится спросить, кем они были и почему их тела так обожжены.

Организация Сангха-конгресса потребовала от генерала усилий, выходящих за пределы разумного. Он уже истратил на это четверть годового национального бюджета. Ожидается прибытие более чем пяти тысяч делегатов. Приглашены монахи и ученые из таких далеких стран, как Корея, Монголия и Соединенные Штаты. В столице поговаривают, что суеверный властитель попросту утратил способность рассуждать здраво. В течение своей жизни он выпустит вместо старых купюр новые достоинством, кратным девяти, неожиданно введет правостороннее движение в целях борьбы с левой оппозицией и будет даже купаться в дельфиньей крови, чтобы вернуть себе молодость.

Генерал живет в усадьбе у озера. Иногда по утрам он смотрит с постели на водную гладь и отчаянно завидует ее безмятежности. Ему не удается победить бессонницу и преодолеть внутренний разлад. Он уже дважды женился и опасается, что сделает это снова. Где-то глубоко в душе он понимает, что жаждет не абсолютной власти, будь то власть над страной или его возлюбленными, а чего-то иного.

Перед началом конгресса генерал лично принимает у себя его почетных гостей. Он нуждается во всех благословениях, какие только может от них получить.

Молодой монах со Шри-Ланки привез ему в подарок саженец дерева бодхи. Это потомок легендарного саженца, доставленного из Индии в третьем веке до нашей эры.

— Пусть это деревце принесет мир и процветание земле, в которую его посадят, — говорит монах.

Генерал тронут. Ему нравится мягкая, успокаивающая повадка юного монаха. Он подумывает о том, чтобы бросить все и пополнить ряды его последователей. Все бросить — навязчивая мечта генерала, которая будет возвращаться к нему чаще и чаще по мере его старения.

Довольный подарком, генерал спрашивает, что он может сделать взамен.

— Отпустите их на волю.

— Почему ты еще жив? — спрашивает следователь.

Платон провел в тюрьме пять лет. Хотя приговорили его к десяти, этот срок был сокращен наполовину. В связи с Сангха-конгрессом генерал объявил амнистию некоторым политическим заключенным и уголовникам.

Все камеры наводнены гипотезами. Генерала подтолкнуло к этому суеверие? Или это хитрый политический шаг? Не хочет ли генерал завоевать общественные симпатии теперь, когда на их страну смотрит весь мир? Или он стремится заработать себе хорошую карму, освобождая людей вместо птиц?

Платона допрашивают в последний раз. По старой привычке он не отвечает.

— Ты жив, потому что мы оставили тебя в живых, — отвечает за него следователь. — По возрасту тебе уже поздно возвращаться в университет, но, если хочешь, мы найдем тебе работу. А имея постоянную работу, ты без труда сможешь жениться, хоть ты и сирота. Это очень важно для нас — твое будущее.

Платон растроган. Сироты — самые незлопамятные существа на свете.

— Хунта заботится о тех, кто ее поддерживает. Моя мать парализована, а сын два года назад заболел туберкулезом. Чем я платил бы за их лечение, если бы не мое жалованье?

Платону трудно поверить, что он сидит напротив следователя как равный; их разделяет только стол, заваленный папками, бумагами и коробками, хотя здесь нашлось место и для фотографии генерала. Платону хочется почувствовать себя легко в этой обыденности, ибо такой может быть жизнь после заключения, жизнь информатора. Беззаботно болтать и даже переживать моменты душевной близости, доверительности и ностальгии в беседе с сотрудником разведорганов… “Да, было время! — говорили бы они. — Свиней тогда ценили”.

В предвкушении выхода на свободу Платон попросил надзирателей обрить ему голову, чтобы избавиться от вшей. Он должен прилично выглядеть: ведь ему предстоит встреча с Мэри, его матерью. Он ловит себя на том, что не может оторвать глаз от отражения своих серпообразных зубов в полированной столешнице.

— Знаете, почему я сирота? — спрашивает Платон.

— Нет.

— Мой отец бил мою мать, когда она меня вынашивала. Она испугалась, что умру я, и взамен убила его. А потом сбежала. Как вы считаете, мне надо ее простить?