В последнее время Гириджа Прасад начал рисовать воображаемые деревья. Стволы их стройны, как талии, и бугрятся наростами. Ветви, изящные, как человеческие пальцы, парят во всех направлениях — одни касаются земли, чтобы вновь прыснуть побегами, другие берут под уздцы облака. На одном и том же дереве растут всевозможные плоды и цветы — от нарциссов и лотосов до орхидей, от дынь и яблок до скромного кокоса. Возможно любое чудо, потому что возможно всё.
Когда Гириджа Прасад держит на руках своего сына, он не может различить его черты. Головка — самая большая часть, за ней чуть вздутый животик. Глаза — заштопанные щелочки. Что же до ручек и ножек, то они совсем крохотные. Гиридже Прасаду доводилось видеть чашелистики крупнее их. Обе ступни умещаются в его ладони.
Его сын — бледная сморщенная изюмина с кожей старика. Такого дряхлого, что трудно разобрать, начинает этот человечек жизнь или заканчивает. Гириджа Прасад держит крошечную руку сына в своей.
Он был один с Чандой Деви, когда у нее отошли воды — на пяти с половиной месяцах беременности. Он с тревогой заметил на матрасе пятнышко крови. На глазах у него оно расплылось кляксой. Вскоре кровь пропитала всю постель. Он подхватил жену и отнес в ванну с теплой водой. Ни на секунду он не отпускал ее руки, даже после приезда врача. Когда все закончилось, когда пропали последние сомнения в том, что их хрупкая мечта испарилась, он оставил Чанду Деви на попечении доктора. Матрас вместе с простыней выбросил. Потом отскреб кровь с деревянного остова кровати — она просочилась и туда. Перенес жену на чистую постель. Когда она закрыла глаза и ступила в тот мир, куда могла уйти лишь в одиночестве, Гириджа Прасад взял младенца и стал его баюкать.
Он держит ручку сына. Пересчитывает пальчики на руках и ногах — все двадцать. Похоже, он развивался идеально.
— Выкидыши не так уж редки. Здесь, на островах, они бывают у половины рожениц, — объясняет доктор. — Но потеря крови, если не принять меры, может ослабить ее еще больше.
Как и в любой другой день, Гириджа Прасад готовит для жены овощной сок. Потом оставляет ее в полуобмороке и едет на гору Гарриет с сыном на коленях. Он боится, что Чанда Деви, очнувшись, потребует кремировать его традиционным индуистским способом. Тогда возложить хрупкое тельце на костер должен будет он — отец.
Один, Гириджа Прасад роет руками маленькую ямку рядом с утесом, где они впервые взялись за руки. Потом хоронит своего сына в чреве мягкой и влажной почвы — в такую хорошо сажать семена. И укрывает земляным одеяльцем.
Но он не может заставить себя засыпать ему лицо. Что, если он откроет глаза и закричит, потому что ему нечем дышать?
Рубашка Гириджи Прасада мокра от слез. Эти слезы пролиты по всему, что он когда-то любил и будет любить, живому и неживому.
* * *
После выкидыша Гириджа Прасад больше не ходит в контору. Рабочий стол он перенес в спальню. Чанде Деви еще нужно восстанавливать силы. Волосы ее облетают, как осенние листья. Принять ванну — очень утомительная для нее процедура. Сознание то ускользает от нее, то возвращается снова; она бродит среди теней, одновременно заманчивых и пугающих.
Здоровье Чанды Деви волнует даже призраков. Лорд Гуденаф, ее английская свекровь, сидит у кровати, обмахивает ее веером в душные дни, отгоняет комаров. “Желательно воздержание” — вот и все, что он может посоветовать.
Призрак революционера-пенджабца взял на себя роль тестя Гириджи Прасада, и ему безразлично его безразличие к привидениям. “Из моих семерых выжили только четверо, — наставляет его призрак. — Остальные так и не успели повзрослеть. Один еще ребенком умер от укуса скорпиона, другой — от лихорадки. Любимая дочь пропала во время Кумбха Мелы. Я молился
[16] богу, чтобы он забрал мою мать, а дочь вернул. Но он не откликнулся на мои молитвы, и я бросил ходить на эту святую ярмарку. Пропавших там больше, чем тех, кто нашел бога”.
Погруженному в лежащий перед ним документ Гиридже Прасаду нечего ответить.
“Сынок, я знаю, что ты за британцев. Посмотри на себя — ты одеваешься как надзиратель. Но глубоко внутри ты индиец. Прислушайся к своим предкам. Как мужчина ты не можешь сдаться. Единственный способ сохранить свое наследие — это продолжать делать детей. Если устанет одна жена, найди себе другую. Нечего сидеть на своих фамильных бриллиантах, отполируй их и пусти в ход!”
Комната кажется чересчур тесной. Гириджа Прасад встает, чтобы раскрыть окна. Он замечает, что Чанда Деви не спит, и садится рядом с ней. Даже ослабевшая, она видит, что ее муж хрупок, как фарфоровая статуэтка, по которой бегут трещины. Порой, когда он читает газету, пальцы у него дрожат в тишине его тяжкого дыхания. По утрам она часто обнаруживает на мужниной подушке влажное пятно.
Она играет его пальцами. Они мягкие и пухловатые, как у ребенка. Интересно, были ли у ее сына такие же, думает она, но не может вспомнить его руки.
— На кого он был похож? — спрашивает она Гириджу Прасада.
— На тебя, — следует ответ.
Своим платком Гириджа вытирает ей слезы. Весь остаток дня он проводит рядом с ней, не отвлекаясь на работу.
Вечером Чанда Деви предпринимает серьезные усилия. Она меняет ночную рубашку на сари и смазывает волосы жасминовым маслом. Потом впервые за два месяца выбирается на кухню. В молчании они пьют чай. Когда чайник пустеет, оба приходят к одному и тому же выводу. В одиночку ни ему, ни ей не справиться.
Спустя месяц Гириджа Прасад берет жену с собой в деловое путешествие. Чета отправляется морем из своего дома, с Южных Андаман, на соседнюю группу островов — Средние Андаманы. Именно здесь независимая Индия возведет с нуля свой первый город и тем самым принесет в джунгли цивилизацию. Если бирманцы под надзором англичан сумели построить на этих островах убогие деревни, то уж новое-то правительство наверняка способно соорудить город!
Мысль проста, но план еще проще. Индийское правительство отдало местность, богатую строевым лесом, в неограниченное пользование одному предпринимателю из Калькутты. Все, чего они хотят взамен, — это городские постройки. Подобно всем великим стратегам, тучный предприниматель нарекает деревянный город в честь своей музы, еще более тучной жены по имени Савитри. Он будет называться Савитри-Нагар.
[17]
Чанде Деви с мужем предстоит весь день идти вдоль берегов на закрепленном за Гириджей Прасадом ведомственном судне “Океанская блудница”. Чтобы достичь единственной на Средних Андаманах гавани Савитри-Нагар, они должны пересечь бурные воды там, где Разделительная протока впадает в океан, и избежать любых встреч с туземцами в Море Умирания.
“Океанская блудница” — крепко сбитое небольшое суденышко с кают-компанией, спальней, помещением для работы, кухней, каютой для капитана и крашенными эмалью площадками, с которых удобно наблюдать за летучими рыбами, дельфинами и черепахами. Это плавучая база Гириджи Прасада. Когда он наведывается в отдаленные малолюдные поселения, это единственное место, где он может устраивать встречи за чашкой щедро сдобренного молоком чая — непременного атрибута всех государственных учреждений.