– Дейзи тоже остается?
– Да, я попросила ее, и она согласилась. Я слышала, что не только ты обзавелась в деревне новыми друзьями. – Впервые по губам маман скользнула слабая улыбка, и ее щеки слегка порозовели, но и этот более живой цвет ее лица напомнил мне сероватую выпечку, в которую Дейзи добавляла немного жира. – Так ты согласна, Поузи? Не думаешь ли ты, что так будет лучше всего?
Потирая нос, я подумала над ее вопросом. И над тем, что посоветовал бы ответить папа.
– Я буду очень скучать по Адмирал-хаусу, маман, но если так вам будет удобнее, то да, я согласна пожить здесь.
Я заметила проблеск облегчения на ее лице и поняла, что дала правильный ответ. Вероятно, она опасалась, что я начну рыдать и кричать, умоляя ее забрать меня домой. Отчасти именно так мне и хотелось поступить; хотелось вернуться домой, в давно знакомый и любимый мир. Но я вдруг осознала, что ничего уже не будет таким, как раньше, тогда какая же разница, где жить?
– Иди ко мне, chérie. – Маман протянула ко мне руки, я приблизилась к ней, и мы обнялись.
Закрыв глаза, я вдохнула знакомый мускусный аромат ее духов.
– Я уверена, что пока так будет лучше для тебя, – прошептала она. – Я буду писать вам, конечно, и приеду за тобой, как только разберусь с делами.
– Обещаете?
– Обещаю. – Она отстранилась от меня, и ее руки бессильно упали. Она пристально посмотрела на меня со своего кресла и нежно коснулась моей щеки. – Ты так похожа на своего папу, chérie: храбрая и стойкая, с глубоко любящим сердцем. Не позволяй любви убить тебя, ладно?
– Не позволю, маман, с какой стати? Ведь любовь дается нам на благо, верно?
– Oui, да, конечно, на благо, – нервно ответила она, а когда встала с кресла, я увидела, что в ее глазах горит мрачное отчаяние. – Ладно, теперь мне надо подготовиться к отъезду. Я должна заехать в Лондон, к поверенному твоего отца. Надо разобраться со множеством неотложных дел. Я зайду к тебе проститься, когда уложу вещи.
– Хорошо, маман.
Я смотрела, как она вышла из гостиной, потом ноги у меня подогнулись, и я, упав в кресло, где сидела она, тихо заплакала, уронив голову на подлокотник.
Август 1949
– Итак, Поузи, мы с твоей матерью обсудили кое-что по телефону, поэтому у меня есть к тебе одно предложение.
– Ах, неужели она решила вернуться в Адмирал-хаус и хочет, чтобы я приехала к ней?
– Нет, милочка, как мы уже говорили, тот дом слишком велик даже для вас двоих. Возможно, однажды, когда ты выйдешь замуж, ты сможешь вернуться туда, заполнив его большой счастливой семьей, как он того и заслуживает. Поскольку твой отец… погиб, дом теперь принадлежит тебе.
– Но мне хотелось бы поехать туда прямо завтра и жить там, разумеется, с вами, дорогая бабуля.
– Видишь ли, когда ты достигнешь совершеннолетия и официально унаследуешь этот дом и трастовый фонд, то сможешь принять такое решение. А пока что разумно оставить его закрытым. Как ты, без сомнения, когда-нибудь узнаешь, расходы на содержание такого дома астрономически велики. А сейчас я хотела обсудить с тобой одно мое предложение. По-моему, нам с тобой самое время обдумать идею твоего обучения в школе-интернате.
– Что? Уехать от вас и от всех моих здешних друзей?! Никогда!
– Поузи, пожалуйста, успокойся и выслушай меня. Я понимаю, что тебе не хочется расставаться с нами, но стало очевидно, что тебе необходимо гораздо более серьезное образование, а в деревенской школе тебе его дать не смогут. Мисс Бреннан сама приходила ко мне и сказала то же самое. Она дает тебе гораздо более сложные задания, чем остальным ученикам в классе, и призналась, что ты уже близка к тому, чтобы превзойти ее собственный уровень знаний. Поэтому она полагает, что тебе следует поступить в школу, где дается такое образование, какого заслуживают твои академические способности.
– Но ведь… – Помимо воли, я сердито надула губы. – Мне так хорошо в этой школе и здесь, с вами, бабуля. Мне совсем не хочется уезжать, совсем не хочется.
– Я понимаю тебя, деточка, но на самом деле, если бы твой папа был жив, я уверена, что он посоветовал бы то же самое.
– Вы уверены?
Прошло уже пять лет, а мне по-прежнему было очень больно говорить о нем.
– Да, всего через несколько лет тебе придется серьезно подумать о выборе профессии, подобно многим современным женщинам.
– Об этом я еще не думала, – призналась я.
– Естественно, с чего бы? Об этом ведь для начала должна подумать я сама… и твоя мать, разумеется; мы должны позаботиться о твоем будущем. И, боже мой, Поузи, если бы я родилась в такие времена, когда женщинам предоставили право на серьезное образование, то, вероятно, ухватилась бы за шанс поступить в университет. Знаешь ли ты, что до знакомства с твоим дедушкой я была убежденной суфражисткой? Полноправным членом ЖСПС и пламенной сторонницей уважаемой миссис Панкхерст?
[22] Я приковывала себя к перилам, борясь за право голоса для женщин на выборах.
– Господи, бабуля! Неужели ты сидела прикованная?
– Да, и совершенно добровольно! Но потом, естественно, я влюбилась, обручилась, и все эти выходки пришлось прекратить. Но, по крайней мере, я осознавала, что сделала посильный вклад, а нынче времена изменились, в немалой степени благодаря тому, что делали миссис Панкхёрст и мои другие храбрые подруги.
Я по-новому взглянула на бабушку, внезапно осознав, что она тоже была когда-то молодой.
– Итак, Поузи, я присмотрела для тебя школу в Девоне, не так уж далеко отсюда. Она имеет отличную репутацию, особенно по части естественных наук, и многих ее выпускников принимают в университет. Я уже переговорила с директрисой, и она очень хочет познакомиться с тобой. Полагаю, на следующей неделе нам стоит съездить туда и самим все посмотреть.
– А если мне там не понравится?
– Давайте подождем с выводами, юная леди. Ты же знаешь, что я не одобряю предвзятого негативного отношения. И кстати, наверху в твоей комнате тебя ждет письмо от матери.
– Ура. Она еще в Италии?
– Да. В Италии.
– Но я думала, что она собиралась туда только на отдых, что же, она отдыхает там уже целый год? Довольно долгий отдых, на мой взгляд, – проворчала я.
– Довольно уже, юная леди, дерзить. Ступай наверх и, пожалуйста, приведи себя в порядок. Ужин будет готов через десять минут.