– Что случилось, любимая? Я же вижу, тебя что-то тревожит.
– Пустяки, Фредди, просто голова болит, только и всего.
– Тогда иди ко мне и позволь остудить твой разгоряченный лоб.
В его утешительных объятиях мне стало легче.
– Знаешь, любимая, я подумал, не пора ли нам снять нормальную квартиру. Тебе не кажется, что эта узкая кровать становится жутко неудобной?
– Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? – Я удивленно посмотрела на него.
– А что-то тут удивительного, милая. Мы и так живем вместе, просто неофициально.
– О боже, Фредди, я даже не знаю, что сказала бы моя бабушка, если бы узнала. Тебе не кажется, что это не вполне пристойно?
– Поузи, мы живем в пятидесятые годы, и я уверяю тебя, что так живет множество молодых людей. Мне хочется иметь приличную кухню, где ты могла бы готовить все те изысканные блюда, о которых рассказывала мне. – Он улыбнулся.
– Могу я подумать?
– Разумеется, можешь. – Фредди чмокнул меня в щеку.
– Спасибо.
* * *
Так или иначе, но в преддверии Рождества тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года я жила на редкость полной жизнью. Я испытывала полнейшее удовлетворение; у меня были замечательная работа и Фредди, заполнявший все мои жизнерадостные помыслы, тело и душу. Я даже побаивалась столь полного счастья, сознавая, что вряд ли оно может длиться вечно…
И, паря в своих счастливых облаках, я решила, что, уж хотя бы из вежливости, мне следует повидаться с маман, когда она приедет в Лондон. Поэтому в указанные ею сроки пребывания в городе я позвонила в отель «Ритц», и меня соединили с ее горничной. Я сообщила, что смогу прийти к маман на чай в ближайшую субботу. Потом отправилась на Риджент-стрит в универмаг «Суон и Эдгар» и купила себе симпатичный костюм, как говорится, на все случаи жизни.
Спустя несколько дней я на ватных ногах – жутко волнуясь – вошла в «Ритц».
– Могу я помочь вам, мадам? – спросил метрдотель, стоявший на страже в роскошном зале для чаепитий.
– Да, я ищу графа и графиню Д’Амичи.
– Да-да, мадам, они ожидают вас. Следуйте за мной.
Пока метрдотель вел меня мимо столиков с элегантно одетыми гостями, пившими чай с изысканными сэндвичами, мой взгляд порхал по их лицам в поисках матери. И вот я увидела ее, светлые волосы, собранные в затейливый пучок на затылке, идеальный макияж. Она ничуть не изменилась, не считая тройной нитки кремового жемчуга на шее и сверкающих на запястье и пальцах бриллиантов. Она сидела рядом с миниатюрным лысым мужчиной, который, на мой взгляд, выглядел вдвое старше ее самой, хотя, возможно, маман просто великолепно сохранилась.
– Поузи, дорогая моя, я хочу познакомить тебя с Алессандро, твоим отчимом.
– Cara mia
[45], да ты еще красивее, чем говорила мне твоя мама. Для меня честь познакомиться с тобой.
Алессандро встал и завладел моей рукой, а я с удивлением заметила, что в его глазах блестят слезы. Я заранее решила, что он не может мне понравиться, однако меня потрясла его явная доброжелательность и то, что он, несомненно, души не чаял в моей матери.
Поглощая шампанское, бокал за бокалом, я пощипывала сэндвичи с огурцами, пока Алессандро потчевал меня историями из итальянской жизни, описывая их замечательное палаццо и летние круизы вдоль побережья Амальфи.
– Твоя мать, она просто… как же вы говорите… вел-л-ликол-л-лепна! Она наполняет мою жизнь светлой радостью!
Я смущенно опустила взгляд на свой чай, когда он поцеловал ей руку. Маман одарила его сияющей улыбкой, и я вдруг осознала, что не помню, чтобы она улыбалась так в Адмирал-хаусе.
– Ты должна приехать к нам в гости! – заявила маман, как только официанты унесли тарелки. – Рождество в палаццо восхитительно красиво, а будущим летом мы можем отправиться в плавание вдоль побережья и показать тебе самые чудесные места Италии.
– Не уверена, что меня отпустят с работы, – отговорилась я.
– Но тебе же должны дать какой-то отпуск, – возразила она. – Я… – Маман взглянула на своего мужа. – Amore mio
[46], вы не могли бы оставить меня ненадолго наедине с дочерью?
– Si, certo
[47]. – Поцеловав на прощание руку маман, Алессандро удалился из чайного зала.
Едва мы остались одни, она склонилась ко мне.
– Поузи, я знаю, что пропустила большую часть твоей жизни…
– Маман, я все понимаю, и вам нет нужды…
– Нет, есть, – неистово возразила она. – Ты превратилась в такую красивую, умную и сильную женщину, и я сожалею, что не имела к этому ни малейшего отношения. – Она судорожно вздохнула. – Мне хотелось бы многое объяснить тебе, но… – Она покачала головой. – Время прошло, и бессмысленно оглядываться назад. – Она похлопала меня по руке. – Chérie, пожалуйста, подумай, не сможешь ли ты приехать на Рождество в Италию, ладно?
* * *
Я вышла из «Ритца» в легком подпитии после шампанского, раздумывая, действительно ли я недооценивала свою мать; она так великолепно притворялась, что мне стало искренне жаль ее. Я поехала на автобусе домой, чтобы выветрился флер значительности этой встречи, и всю дорогу пыталась осознать, как же она так ловко обработала меня, что я едва не попалась на ее удочку. Она лишь слегка поинтересовалась моей жизнью, лишь узнала, где я жила и работала. Несмотря на то что я могла бы рассказать ей о Фредди и о том, как я люблю его, эту тему мы так и не затронули. Маман слишком увлеченно описывала собственную гламурную жизнь, как она порхала по всей Европе с Алессандро на то или другое блестящее событие. Нуждаясь в уединении, я позвонила Фредди, сообщив, что сегодня останусь на ночь в своей квартире, и устроилась с чаем в своей спальне, чтобы окончательно протрезветь и все обдумать.
И после долгих размышлений я вновь начала ожесточаться. Решила, что не желаю проводить Рождество в палаццо или ехать к ним в Италию будущим летом… Маман вовсе не пыталась загладить вину передо мной, она стремилась облегчить свое чувство вины за то, что бросила меня.
– Последние тринадцать лет, Поузи, ты прожила без нее… сможешь прожить и дальше, – упрямо сказала я, резко смахивая слезы.
Послышался стук в дверь, и Эстель, приоткрыв ее, заглянула ко мне в комнату.
– Поузи, у тебя все нормально?
Я пожала плечами.
– Могу чем-то помочь?
– Да. Как ты думаешь, можно перестать любить кого-то из родителей? Я имею в виду, можно ли по-прежнему любить их, если они поступили с тобой совершенно ужасно.