Страсть Сулеймана Великолепного - читать онлайн книгу. Автор: Павел Загребельный cтр.№ 46

Кто-то пробивался до его сознания бесцеремонно и безжалостно, морил голодом, мучил жаждой, не давал успокоительных шариков опиума, заслонял солнце и весь мир, упорно повторял: «Султан зовет вас к себе, ваше высочество! Его величество ждет вас, мой шах-заде! Благословенный падишах обеспокоен! Опора мира требует! Повелитель трех сторон света гневается!»

Джихангир отправился, сам не зная, куда и зачем. Куда-то его везли, давали для успокоения то, чего требовал, что-то обещали. Что должен был найти, увидеть и познать? Не нашел ничего. Не застал. Опоздал навеки.

Шах Тахмасп начал против султана войну, чтобы вернуть земли, утраченные три года назад. Когда в Стамбуле стало известно об этом, султан послал фирман Мустафе готовить войско в Конье для отпора шаху, пока придет из столицы он сам. Это был уже двенадцатый поход, в который собирался Сулейман. Шестидесятилетний султан часто страдал болезнью ног, в последнем походе три месяца не мог ни ходить, ни сидеть на коне, и тогда его несли на носилках. Когда ходил в Европу, то хотя бы возвращался оттуда в том же году, а походы в Азию каждый раз растягивались на два года: дороги были далекими, трудными и опасными. На этот раз Роксолана уговорила султана послать войско во главе с Рустемом, а самому остаться в Стамбуле.

Рустем дошел до Аксарая и там засел на зиму. В близлежащей Конье со своими янычарами и малоазиатскими спахиями стоял Мустафа. Рустема султан назначил сераскером, следовательно, Мустафа должен был подчиняться главнокомандующему, но шах-заде проявил упрямство, достойное султанского сына, и не захотел кланяться вчерашнему рабу и джавуру. Рустем довольно спокойно отнесся к непокорности шах-заде, но тут уж получалось, что Мустафа поднимает руку и на султана! А поскольку султан далеко, то все прежде всего отразилось на его зяте. Остроязычный босняк не утерпел, чтобы не сказать о Мустафе: «У кого нет силы ударить верблюда, бьет его седло».

Рустем послал фирман Мустафе о том, как и куда тот должен идти со своим войском, но каким-то образом фирман был прочитан янычарами, и те всполошились: султанский дамат хочет потоптать их любимца! Кричали о том, что султан уже стар и беспомощен, трава проросла из его костей, из глаз вылетают мухи, в ушах засела скверная овечья хвороба — что это за султан! Вот Мустафа — это настоящий султан, богом данный, пора уже, чтобы Мустафа занял трон. Мустафу султаном!

К Рустему прискакал перепуганный спахийский ага Шемси Ахмед, пересказал все, что слышал в Конье, но великий визирь и тут не встревожился, только ухмыльнулся:

— Не все то орех, что круглое.

Знал, что ни один из шах-заде не провозглашен наследником престола. Так почему он должен тревожиться? А на тридцать тысяч янычар было у него триста тысяч спахиев, верных султану до смерти, ибо не Мустафа давал им дырлыки, а Сулейман. Говорят же, что топор не расколет свою рукоять. И ослепнет тот кот, который съедает свечи в мечети.

Ахмед-ага, кроме своего высокого военного положения был еще, как все те, кто пытался стать как можно ближе к трону Сулеймана, поэтом. Он был родом из той самой местности, что и прославленный поэт Ахмед, и тайком мечтал достичь такого положения, какого достиг когда-то его предок. Ахмеди в Амасии преподнес великому Тимуру хвалебную касиду, написанную так изысканно, что повелитель мира сделал Ахмеди своим недымом [18] , в обязанности которого входило развлекать повелителя остроумными беседами. Собственно, из-за остроумия Ахмеди и лишился всех тех высоких милостей, которых достиг благодаря своему поэтическому таланту. В бане Тимуру прислуживали два мальчика-раба. «Нравятся тебе?» — спросил Тимур своего недыма. «О повелитель! — приложил к груди руки Ахмеди. Чего они стоят, по-твоему?» «Один стоит Египта, а другой всех сокровищ мира!» — воскликнул Ахмеди. «Дорого же ты ценишь моих рабов. Тогда чего же стою я?» — спросил Тимур. «Вы, повелитель? Вы — восемьдесят акча». Тимур чуть было не задохнулся от таких дерзких слов. «Восемьдесят акча? — закричал он. — Да у меня мейзар [19] на бедрах и тот стоит восемьдесят акча!» — «Вот я мейзар и оценил, спокойно промолвил Ахмеди. — А вы сами, о падишах, не стоите ничего».

От гнева Тимура Ахмеди пришлось бежать в Эдирне, где его принял Сулейман, сын Баязида Йилдирима, разбитого хромым кочевником. Через полтораста лет то же самое повторилось с Ахмед-агой. Он написал сатиру на Рустем-пашу, в которой высмеивал его толстую кожу, которую не может прокусить никакой овод, и когда сатира дошла до великого визиря, его разъярило не то, что в ней написано, а то, что спахийский ага оказался поэтом, то есть представителем того племени, которое сераскер ненавидел более всего на свете. Он поклялся отрубить голову Ахмед-аге, как только тот попадется ему в руки, и поэт-неудачник вынужден был даже в бегстве повторить судьбу своего предшественника: он кинулся в Стамбул, к султану Сулейману.

Там пробился до самого падишаха и заявил, что янычары в лагере шах-заде и в лагере самого сераскера бунтуют чуть ли не каждодневно, называют своим султаном Мустафу, ибо, мол, падишах Сулейман слишком стар, чтобы водить войско против врагов. На престол должен сесть законный наследник, с чем все согласны, противится единственный Рустем-паша. Поэтому следует снять голову великому визирю, а старого султана послать в Димотику на отдых. Шах-заде Мустафа, вместо того чтобы унять крикунов, появляется перед ними в золотом кафтане, называет янычар братьями и сыновьями, щедро одаряет золотом из султанской казны, сам же тайно сносится с шахом Тахмаспом. Рустем-паша единственный сохраняет верность престолу и зовет султана, чтобы тот пришел и взял войско в свои руки, пока не поздно.

Чем старше человек, тем он медлительнее, только не в ненависти. Султан сразу же кинулся в Конью. С Роксоланой попрощался торопливо, она и не пыталась задерживать его, чувствуя, что ныне должно что-то решиться.

Сулейман взял с собой сыновей Селима и Баязида, посланы были гонцы к Джихангиру, чтобы тоже прибыл в султанский лагерь, но самого младшего сына долго не могли найти, потом еще дальше везли, и он опоздал, к тому же был в таком состоянии, что не понимал, где он и что происходит вокруг.

Султан остановился на конак в Актепе, возле города Эргели, на осеннее равноденствие. Две недели Сулейман отдыхал в своем огромном шелковом шатре, затем вызвал к себе Мустафу. Был один в шатре, весь в золотой чешуе сидел на троне в самых дальних глубинах шатра, разделенного прозрачными муслиновыми занавесками на несколько помещений. Мустафа приехал на белом коне, одет был во все белое, словно бы хотел показать чистоту своих намерений и незаинтересованность в той суете, которая происходит вокруг трона. Собираясь к султану, мыл руки. Упал у него перстень с зеленым бриллиантом и не утонул, остался на поверхности. Шах-заде расценил это как предсказание: счастье его достигло наивысшей точки, и теперь может наступить падение.

Но когда уже выехал, закаркала ворона, и сидела она на восток от него — знак, что твои желания исполнятся.