Вознесение - читать онлайн книгу. Автор: Павел Загребельный cтр.№ 40

Тысячи лет летят так аисты, не меняя своих путей, и тысячи лет встречают их над морем мрачные орлиные стаи, которые пытаются скинуть аистов назад, в море, отогнать от своего материка, побить, растерзать, уничтожить, но не отступают аисты, не пугаются, смело и отчаянно идут грудь на грудь, крыло на крыло, старые вожаки первыми принимают удар, идя на стену старых орлов. Происходит все это на невероятной высоте, аисты не боятся ни орлов, ни высоты, они не пугаются падений и смертей, потому что им надо пробиться во что бы то ни стало, знание этого живет в их крови так же, как в орлиной крови живет знание того, что каждого, кто прилетел с моря, надо сбросить назад, в море, или кровью его окропить белые камни материка, разорвать его на белых камнях, еще более острых, чем орлиные клювы и когти.

И пока старые аисты-вожаки принимают на свои нечувствительные к боли тела первый удар, пока на подмогу им наплывают новые и новые волны аистиного войска, молодые аистята-первогодки, еще не окрепшие ни телом, ни духом, отрываются от стаи и, выгнув крылья, устремляются к самой земле, припадают чуть ли не к самым белым острым камням, в пугливом шуршании крыльев, в лихорадочной торопливости отдаляются от места битвы, углубляясь в материк дальше и дальше, недостижимые для орлов, которые не умеют летать низко над землей, побеждая старых хищников если и не силой и мощью, то умом и ловкостью, коим научили их старые аисты.

И так продолжается уже тысячи лет, льется кровь, падают с высоты убитые гигантские птицы, идет сила на силу упорно, ожесточенно и неотступно, а разум и ловкость между тем спасают самых младших, и каждую весну снова прилетают к Дунаю, Днепру и Днестру аисты, находят старые гнезда, ждут своих аистих и дают начало жизни новой и вечной.

Тяжелы гаремные ночи, но еще более тяжелы дни, ибо одиночество и безнадежность с еще большей остротой ощущаются, когда ты окружена подглядываньем, подслушиваньем, крадущимися шагами, таинственными шепотами, недоверием и враждебностью. В такие минуты весь османский мир представлялся Хуррем теми кровавыми орлами с белых анатолийских гор, а Славянщина, которую они терзали вот уже свыше двухсот лет, беззащитными мирными аистами, несчастными, обреченными навеки, но и неуступчиво упорными в своем существовании, в постоянном возрождении, в необратимом возвращении к своим истокам, к отчизне.

Первым, пожалуй, начал сын Орхана, внук Османа, султан Мурад. Побил на Марице болгарское войско, захватил Эдирне и перенес туда из Брусы свою столицу, присматривался к тому, как бьются между собой сыны болгарского царя Асена Шишман и Стратимир, ослабляя и без того обессиленную свою державу, которая распалась после смерти Асена и теперь неминуемо должна стать чьей-то добычей: венгерского ли короля Уласло, сербского ли князя, уже захватившего под свое влияние Македонию, а то и самого папы римского, стремящегося окатоличить эти православные богатые земли. Но Мурад был ближе всех к лакомому куску, к тому же обладал и силой наибольшей. Шишман, чтобы задобрить грозного соседа, вознамерился отдать ему в гарем родную сестру Тамару. Царская дочь славилась невиданной красотой. Пятнадцатилетней была отдана в жены воеводе Драгашу Деяновичу, но воевода пал смертью храбрых на поле боя, не успев прикоснуться к своей юной жене, и теперь Тамара в свои двадцать лет не знала доподлинно, кто же она, молодая вдова или перезревшая девушка. Вся Европа добивалась Тамариной руки, наслышавшись о ее красоте, присылал Шишману сватов сам венгерский король, но Шишман, боясь окатоличивания своего края, все держал и держал красавицу сестру подле себя, и та уже готова была пойти хоть в монастырь, но и туда дорога ей была заказана, потому что в жилах ее текла смешанная кровь - от отца-христианина и матери-еврейки.

И вот царская дочь должна была идти рабыней в гарем к турку! Когда Шишман сказал сестре о своем намерении, она не стала укорять предателя-брата, только вздохнула и тихо сказала: "Если это твоя и божья воля, то пусть свершится".

Шишмановы послы прибыли в Эдирне с богатыми дарами, поклонами и царской дочерью. Мурад захотел посмотреть на нее, прежде чем посылать в гарем, где она должна была пополнить число несчастных невольниц. Когда же увидел прекрасную болгарку, то дрогнуло даже его жесткое сердце, и он заявил послам:

- Эта прекрасная девушка не может быть рабыней в моем гареме. Она достойна носить царскую корону и будет моей женой. Шишману прощаю его грехи. С сегодняшнего дня земля его под моей защитой.

Забрал Тамару, забрал Шишманову землю, а через восемь лет на Косовом поле разбил и сербское войско, пустив османских коней до самого Дуная.

На Косовом поле погиб сербский князь Лазарь, погибли все его храбрейшие юноши, султан Мурад, наслаждаясь победой, ехал по полю боя, конь его топтал павших, стоны умирающих звучали музыкой для победителя, радостно гремели османские барабаны, и никто из свиты султана, ни один из самых бдительных телохранителей падишаха не заметил, как поднялся меж умирающими сербскими воинами Милош Кобылич, стал перед конным султаном и ударил его ножом прямо в печенку.

Отнесенный к своему шелковому шатру, султан вскоре скончался, младший сын его Баязид, закрывший отцовы глаза, был провозглашен янычарами новым султаном, когда же в султанский шатер возвратился старший сын Мурада Якуб, преследовавший недобитого противника, Баязид велел удушить брата у себя на глазах, чтобы не иметь соперника на троне.

И снова надо было задобрить хитрого победителя, и снова молодым телом славянки. Еще не остыло тело князя Лазаря, а уже приведена была к Баязиду его пятнадцатилетняя дочь Оливера, и когда двадцативосьмилетний Баязид увидел ее красоту, то вспыхнула в нем такая страсть, что велел поставить девушку в джамии в Аладжахисаре перед кадием и муллой, чтобы те засвидетельствовали его брак с княжеской дочерью. До этого, кроме множества гаремниц, у Баязида было две баш-кадуны - дочь турецкого бея Давлет-хатун и греческая принцесса. Но то были жены не для любви, забыл о них, как только взглянула на него своими большими глазами Оливера, как только увидел ее золотые волосы, навек запутался в них своим взглядом и всеми своими помыслами. Велел закрыть ей лицо шелковым чарчафом, чтобы ничьи мужские глаза, кроме его собственных, не глядели на такую красу, хотел отправить Оливеру в гарем, чтобы немного там подросла, но понял, что не может без нее прожить ни одной минуты. Назвали Оливеру "Баш-кадуна Султания", выполнялись малейшие прихоти Оливеры, братьев ее Стефана и Вука султан принимал при дворе, как самых дорогих гостей, впервые на османских приемах появились греческие вина и сербская ракия. Неизвестно, не завладела ли бы окончательно душой Баязида прекрасная Оливера, если бы внезапно не появился из глубин Азии лютый хан Тамерлан и не разбил войско победоносного султана на поле Чубук близ Анкары, захватив в плен самого султана.

В железной клетке возили султана Баязида вслед за войлочными юртами хромого кочевника. Может, видел из своей клетки Баязид, как жгли и грабили орды Тамерлана первую османскую столицу Брусу, как превратили в конюшню наибольшую святыню Брусы Ул-джамию, как захватили его гарем и полонили Оливеру с двумя ее маленькими дочерьми.

Тамерлан устроил банкет для своих нукеров [58] , сидел на белом ковре, поджав под себя перебитую, негнущуюся ногу, смотрел, как принесли в железной клетке пленного султана Баязида, велел, чтобы прислуживала ему и его гостям жена султана Оливера, совсем нагая, только в драгоценных украшениях и с прозрачной кисеей на бедрах. Оливера не боялась смерти, но когда ей сказали, что за непослушание будут убиты ее дочери, она подчинилась и понесла кровавому Тамерлану золотую чашу с кумысом. Шла, как голая по снегу, руки ее дрожали, кумыс расплескивался на белые бедра. Тамерлан, прищурившись, спокойно созерцал вельможную пленницу, его старые нукеры смотрели на Оливеру так же спокойно, зато нукеры помоложе насилу подавляли в себе кипение крови, готовы были вскочить навстречу этой женщине, и если бы не было там их повелителя, неведомо, чем бы все кончилось. Оливера не видела никого и ничего, видела лишь свой стыд, свое падение, свой позор, поэтому даже не удивилась, когда чуть не наткнулась по пути на железную клетку, в которой, вцепившись в прутья побелевшими пальцами, закусив губу, чтобы не взвыть от боли и ярости, стоял ее повелитель, ее возлюбленный муж султан Баязид.