Или она тоже скрывается, как Матвей?
Сейчас все кланы ищут Желанную книгу, об этом предупреждал дед Матвея. Всем нужна эта старая реликвия, которая обладает магическими свойствами. Какими, дед особенно не распространялся, считая внука слишком юным.
– Это – соблазн. Для тебя она будет соблазном, – пояснял дед, тыча пальцем в грудь Матвея. – Ты не устоишь, попадешься на крючок. Так что лучше тебе пока не знать. До поры до времени.
Матвей и не любопытствовал, но догадывался. Кое-что о Желанной книге можно было отыскать на страницах пожелтевших, растрепанных фолиантов в церковной библиотеке.
Ему страшно не хотелось погружаться в глубину этих колдовских и тайных дел, во мрак тех знаний, которыми владел его дед. Он желал быть обычным, самым обычным мальчиком – играть в компьютерные игры с друзьями, бегать на футбол, ходить в пиццерию, болтать после школы.
Он желал познакомиться поближе с Мирой. И вот последнее его желание неожиданно сбылось, но Мира оказалась как раз той девочкой, которую велел найти Скарбник. Мира могла вынести Желанную из дома прадеда. Из того самого дома, который только и ждал последнего потомка из их клана, чтобы наделить его силой ведьмаков.
– Посмотрим тут на полках, – хмуро сказал Матвей и принялся перебирать старые чертежи городских домов.
Он, конечно, знал, где находится архивная летопись кланов. Сам собирался порыться в ней, но теперь необходимость отпала. Потому он даже не станет доставать ее из старого сундука, просто поводит ничего не понимающую Миру по рядам, покажет ей старые, ничего не значащие свитки, а после…
Что после? Пригласит в кафе?
Или, может, к себе домой?
– Мы тут ничего не найдем, – сказал Матвей после того, как они вдоволь нашуровались по деревянным темным полкам и надышались столетней пылью. – Знаешь, что? У моего деда в доме должна быть старая-престарая Библия, он туда на последние, пустые страницы вписывал все роды этого города. Ему, кстати, исполнилось девяносто восемь лет этим августом.
– Может, у него самого спросим? – быстро спросила Мира, тщательно вытирая пыльные ладони влажной салфеткой.
– Может, – уклончиво ответил Матвей. – Пошли отсюда. – И распахнул входную дверь.
3
Старая церковь Всех Святых стояла у самого леса. Ее построили лет четыреста назад, и стены уже давно облупились, а статуи святых больше походили на мертвяков. Лицо каменного святого, стоящего у самых ворот, стерлось, и лишь странные провалы на месте глаз, казалось, неотрывно наблюдали за входящими и выходящими.
Церковная библиотека размещалась в небольшой пристройке рядом, но склеп со старыми книгами находился под самой церковью. Матвей отлично понимал, как расположены старые залы и входы. Чтобы попасть в библиотеку, надо было спуститься в подвал пристройки, а оттуда резная, темная деревянная дверь вела в церковный кирпичный подвал, чем-то неуловимо напоминавший подвал в доме самого Матвея.
Мира прищурилась от солнышка, тряхнула короткими черными прядями, словно прогоняя запах старой плесени и полуистлевшей бумаги. Обернулась на Матвея, задержала на нем взгляд и удивленно проговорила:
– Почему у меня такое ощущение, что я тебя давненько не видела? Ты уезжал?
Так действовал оберег. Когда его снимали с руки, у окружающих не создавалось впечатления, что ты поменял внешность. Они просто начинали тебя замечать, как будто ты наконец появился после долгого отсутствия.
– У меня умер дед, – не зная зачем, проговорил Матвей, не отводя взгляда от карих глаз Миры.
– Серьезно? Извини. Ты теперь один?
– Да. Но я уже взрослый. Мне исполнилось девятнадцать.
– Значит, к тебе можно на тусовку? Ты же не должен оставаться один в такой момент. Хочешь, придем к тебе вечером с Богданом?
– Сегодня нет. Сегодня у меня работа, – быстро соврал Матвей. – Подрабатываю.
– Где?
– На автомойке, вечерами.
У Матвея ведь действительно была собственная автомойка, и временами он туда наезжал вместе с дедом. Старый умел ловко управляться с делами, а теперь это предстояло делать Матвею.
– Ну ладно. Будет скучно, зови. Почему-то мне кажется, что мы подружимся. – Мира улыбнулась.
От этой улыбки у Матвея сердце сначала замерло, после перевернулось и зашлось бешеным стуком. Ему казалось, что солнце вдруг обрушилось вниз, и его сияние затопило весь городок.
Мира к нему расположена, она хочет дружить.
А Матвей обязан сегодня сообщить Скарбнику, что нашел потомка Новицких. Подумать только, выходит, эта девочка понятия не имеет, какая кровь течет в ее жилах? Неужели не догадывается?
– Пойдем, куплю нам обоим колу и чипсов, – предложил Матвей.
– Пошли, – согласилась Мира. – Только мне, чур, кофе, а не колу. Терпеть не могу газировку.
И они отправились к ближайшему кафе. И солнце приветливо светило им в спины.
И старый храм мрачно таращился им вслед.
4
Итак, Мира – его родственница. Лень высчитывать, кем ему приходится внучка троюродной племянницы его прадеда, но где-то, когда-то, на каком-то витке их гены переплелись. Видно, поэтому его так тянуло к этой девочке с черными глазами и дерзкой улыбкой.
И что, сдать ее Скарбнику? Спуститься в подвал, забрать миску, снова налить в нее молока и крови и ночью крикнуть в темноту, что потомок Новицких найден? Или Скарбник и так знает об этом? Знает или нет?
Знает. Этот клятый котяра всегда все знает, как будто у него миллион глаз. Как будто он может следить за Матвеем. А вдруг действительно следит? Ведь не зря в последние дни на кухне явно чувствуются запахи подвала и паутины.
Матвей каждое утро ощущал эти еле заметные ноты и вздрагивал, представляя, как темной ночью крадется сюда жуткая зверюга и сверкает странными желтыми глазами. Котяра все знает, конечно, все знает.
И пусть.
Матвей не станет приводить Миру в дом мертвого деда. Не обрушит на нее страшное проклятие рода ведьмаков. Кстати, а в чем оно заключается?
Чтобы узнать, надо снова топать в старую церковь и копаться в полуистлевших книгах. Но Матвей это сделает, он найдет информацию и постарается оградить Миру от клановой войны. И если она ничего не знает, то лучше и не посвящать ее ни во что.
Приняв решение, Матвей почувствовал, как с души упала огромная тяжесть. Стало легко и даже весело. Он, может, и позвал бы Миру к себе, но старый дом казался живым и опасным. Матвей умел сдерживать его ярость и проклятие, умел ловко прятать жуткие тайны, так и норовящие выбраться из пыльного кирпичного подвала. Но Мире лучше было в это не погружаться. Не чувствовать, не знать и не маячить.
Пусть живет своей милой и спокойной жизнью. Пусть красит черным глаза не потому, что ночью надо нести в подвал приношение, и носит браслеты не потому, что надо скрывать свою внешность.