Когда говорит кровь - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Беляев cтр.№ 65

— Дядь, а дядь, а что с тобой случилось?

— Да понимаешь, мальчик, боги меня наказали: выставил я как то брата своего из дома, а утром проснулся, гляжу в зеркало — а там вот такой вот красавец.

Мальчик изумленно открыл рот, вытаращившись на Мертвеца.

Понурый Скофа тоже поднялся и, не громко пробурчав извинения напополам с прощаниями, пошел следом за своим другом. У самого выхода он остановился, и, обернувшись назад, посмотрел на застывшую за обеденным столом семью. Взрослые старались не смотреть на него. А дети, напротив, пялились без всякого стеснения. Почему-то ему вдруг стало до боли обидно, что он так и не познакомился со своими племянниками. Не поиграл с малышами, не рассказал о войнах и битвах юным Басару и Эдо. Не подержал на руках кроху Виго, не вырезал кукол для Киары и Квиаты.

Он даже был не вполне уверен, что верно запомнил все имена. А его дурная память уж точно сотрет их лица. Но может, оно было и к лучшему. Ведь для них он останется лишь мимолетным воспоминанием, которого они будут знать лишь по рассказам родни, а стало быть, знать как плохого человека.

А плохим человеком он быть не желал.

Сняв походный мешок и развязав завязки, Скофа вытащил из его недр единственное, что можно было назвать ценным — золотой самородок и самоцветы. Положив их рядом с дверью на полочку, он шагнул за порог, вновь покинув стены родного дома.

Вдвоём с Мертвецом они пошли по залитым ярким лунным светом узким улочкам. Только Мицан бодро напевал старую солдатскую песенку, по сюжету которой вернувшийся спустя много лет назад старый воин обнаружил, что все в семье его умерли, дом сгорел, а родные земли поросли колючим шиповником, чем изрядно действовал на нервы Скофе. Когда слезливая мелодия о горе ветерана пошла на третий круг, он, не сдержавшись, с силой ударил Мертвеца в плечо.

— Ай, да не лягайся же ты, Бычок! От удара твоего копытца и помереть можно. Право дело, и почему ты не убивал харвенов голыми руками?

— А ты тоску не нагоняй. И так тошно.

— Это же «Венкарский шиповник»! Самая что ни на есть походная песня. Ты что-то имеешь против солдатского творчества?

— Когда оно ножом по живому режет? Да, имею.

— Ну, так на то оно и искусство, чтобы наши чувства бередить и затрагивать понятные каждому мотивы!

— А ты не береди и не затрагивай. Всеми богами тебя молю и заклинаю.

— Как скажешь, Бычок. Раз ты так хочешь, обойдемся без песен. Вот только станет ли тебе от этого лучше?

— Не знаю, — тяжело вздохнул Скофа. — Надеюсь, что станет.

Не так он представлял себе возвращение домой. Совсем не так. Да, он ждал всякого, но никогда не думал, что окажется чужим и нежеланным в собственном доме. Идя по улицам родного города, он то и дело украдкой оглядывался, в призрачной надежде, что сейчас его догонит Сардо и извинится перед ним. Что брат скажет, что Виэтна просто взбесилась от беременности, да и вообще бабу слушать резона нет. И обняв за плечи, поведет назад, под крышу родового дома. А там он вновь сядет за стол и расскажет юным племянникам о войне и походах. О ярости и жестокости дикарей. О битвах и трудностях солдатской жизни. И, конечно же, о той удивительной встрече в лесу, во время которой он спас самого полководца и в доказательство своих слов покажет изумленным мальчишкам дорогущую серебряную флягу…

Вот только улицы Кэндары были пусты, и никто не спешил по его следам.

Покинув черту города, они побрели меж оливковых деревьев, сохраняя молчание. Путь их вновь вел не на Прибрежный тракт, а к Лысаку, где они условились встретиться с Эйном. Ночевать в городе они и так не собирались, а после встречи с родными, Скофе и вовсе не хотелось больше задерживаться в ставшей для него такой чужой Кэндаре. Вскарабкавшись на холм и разведя костер из собранного по дороге сушняка, они уселись у старого дуба, прислонившись спинами к его большому стволу.

Пламя приятно потрескивало и согревало. Хотя через пару дней уже наступало лето и днем солнце начинало нещадно палить, ночи все ещё были холодны.

— Ну как, отошел Бычок? — Мицан протянул к огню руки.

— Да вроде отошел. Только вот на душе как было гадко, так и осталось. Вот скажи мне, Мицан, неужели все так, как Виэтна говорила? Я что, и вправду семью предал, когда в тагму ушел?

— Женщины, что с них взять? — пожал плечами Мицан. — Они всегда требовательны, придирчивы и мстительны. Я вообще считаю, что в том, что наша страна такая огромная, исключительно их заслуга. Понимаешь ли, Бычок, наши женщины всегда были настолько алчными и склочными, что праотцам война по сравнению с ними казалась чудным праздником. Ведь только там они могли отдохнуть от вездесущих кровопиек. Расслабиться, так сказать, в мужской компании, вдоволь подраться и вдоволь поразвлекаться с покоренными наложницами, что были готовы служить и радовать, а не пилили по каждому поводу и без повода. Вот наши предки и бежали с мечами наперевес. Бежали, бежали и бежали, пока не уперлись в Айберины на юге и в Харланны на западе. И вот тогда неожиданно выяснилось, что все это время за ними следовали их милые фурии. То есть прости — достопочтенные женщины Тайлара. Вот только они думали, что теперь нам от них никуда не сбежать, а посему принялись пить нашу кровь с утроенной силой, но мы-таки нашли одну лазеечку, а скоро, чувствую, найдем и ещё пару.

— Забавная мысль, — рассмеялся Скофа, — Надо будет запомнить. Вот только в одних ли женщинах дело? Семья моя, похоже, Виэтну то поддерживает. Она просто самой смелой и говорливой среди них оказалась.

— И что с того? А что ты вообще ждал спустя столько лет разлуки? Слез, радости, долгих объятий и безусловного принятия? Пойми ты, наконец, нас забыли, Бычок. Забыли и из жизни вычеркнули. Да, когда то мы были для них родней, но потом бац и прошло двадцать лет. И теперь у них своя жизнь, а у нас своя. И уходили мы жалкими сопляками, а вернулись матерыми мужиками, от которых за версту несет кровью и смертью. А такой запах многих до дури пугает, Бычок. Не хотят они такой запах у себя дома нюхать. Так что выкинь ты все эти страдания из головы. Тагма наша семья. Солдаты братья, отцы — командиры, а жены — шлюхи при лагере. И нет у нас другой судьбы.

— Ага, только через пару дней кончиться эта наша семья. Возведут нас в ветераны, помажут бычьей кровью, вручат почетные значки и все. Снова каждый сам по себе будет. И как тогда жить, если домой уже не вернуться? Я ведь знаешь, не просто так семью и город бросил. Подвиги, приключения, богатство, все это так, вздор безусого юноши. Да, не скрою, жизнь давильщика мне быстро оскомину набила. Все так. Но не так уж и сильно, чтобы в солдаты пойти и всю привычную жизнь оставить. Меня же в тагму вина погнала. Должок один.

— Опять ты из-за Эйна сокрушаешься?

— Да, из-за него… Я ведь тогда, когда нас соседские с палками бить пришли, впервые струсил. Понимаешь? Впервые побежал. А он остался. Но так кто же знал, что все так обернется? Кто же знал, что ему глаз вышибут? И как я мог его после этого одного ещё раз бросить? Как я мог за ним не пойти, а? Мы же с ним с рождения вместе были. А теперь, получается, что должок я выплатил, а возвращаться-то мне и некуда вовсе. И что, неужели все эти двадцать лет впустую прошли?