Когда говорит кровь - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Беляев cтр.№ 165

Следующей темой стала ситуация в государствах Восточного Фальтасарга. По словам Джаромо, от стоявшей вот уже несколько месяцев жары, русла почти всех рек пересохли, а земля превратилась в иссушенную и покрытую трещинами корку, которая не родила даже обычной травы, что уж говорить о зерновых и овощах. И если в деревнях и в кочевых племенах ещё как-то справлялись, то большие города всё больше превращались в пылающие смутой бездны. Обезумевшие толпы голодной нищеты штурмовали дворцы знати, нападали на купцов, караваны и склады, а кое-где уже начали находить и обглоданные человеческие кости. Поговаривали даже о некой новой религии, которую шпионы Великого логофета называли культом мертволицых, за то, что её последователи делали себе маски из кожи, срезанной с лиц мертвецов, а их проповедники обожествляли каннибализм и страдания.

— Думаешь Синклиту пора снять запрет на поставки зерна в Фальтасарг? — задумчиво проговорил Шето.

— Я убежден, что вскоре фальты будут со слезами радости обменивать своих первенцев на кувшин с зерном. Так что да, Синклиту, безусловно, пора податься на уговоры торговцев, явив наше милосердие к этим несчастным южанам.

Закончив с трапезой и обсудив ещё пару мелких дел касавшихся строительства в Аравеннах и назначений в провинциях, Джаромо попрощался со своим патроном. Уже встав и подойдя к вратам ведущим из зала, он неожиданно обернулся и посмотрел на Шето с неприкрытой болью.

— Только молю и заклинаю тебя всеми силами доступными этому миру: не забудь мои слова. Убеди сына очистить ряды домашних тагм. И убеди его поскорее.

Первый старейшина неопределённо кивнул. Ему и вправду следовало поскорее поговорить с сыном. И не только о судьбе нелояльных их фамилии командиров.

Подождав пока Великий логофет уйдет подальше, он не без труда поднялся из резного кресла и направился прочь из смотровой залы.

Своего сына он нашел во внутренних садах дворца. Он сидел возле небольшого водопада, у набухших красными плодами кустов кизила, в компании Патар Туэдиш, и худощавого старика с коротко остриженными седыми волосами, одетого в грубую серую тунику из шерсти. Перед ними, на небольшом столике покрытом тканью, стоял кувшин с вином, стопка лепешек, брынза и кисти винограда. Но еда была не тронута, а всё их внимание явно было поглощено стариком, который расхаживая кругами и яростно жестикулируя, что-то увлеченно рассказывал.

Двое юношей слушали его так, как почтенные ученики слушают своего учителя. Впрочем, для них он и был таким. Уже с первого взгляда Шето узнал в нём Эная Сантурию — учителя, что когда-то давно преподавал его сыну историю, географию и литературу. За прошедшие с их последней встречи десять лет он сильно постарел и ссохся, превратившись в обтянутый узловатыми жилами и бледной кожей скелет. Но вот голос у него был всё также силен, как и прежде. Он звучал горным водопадом, что легко перемалывал булыжники и сокрушал скалы могучими потоками.

Остановившись возле пышного куста шиповника, Первый старейшина решил не торопиться и немного послушать их разговор.

— Сейчас часто ведутся споры, какое правление было для государства наиболее благоприятным, — говорил старый учитель. — Одни чтут времена династии Ардишей, другие же превозносят Синклит и установленные ныне порядки. Одни говорят, что каждый новый царь был хуже прошлого, и безграничная власть лишила их всяких благодетелей. Другие возражают, что заменив одну всесильную династию на триста сорок семей, мы навеки погрузились в хаос, из которого способны вынырнуть лишь на краткий миг покоя. Но я скажу вам, что обе эти власти дурны. Ибо дурна всякая власть, что устоявшись и приняв неподвижную форму, правит не созидая, а лишь сохраняя старое. Чем ограниченнее и сдержаннее власть, чем сильнее довлеют над ней традиции и законы, тем больше она становится власть серости и упадка. Скажу больше: любая устоявшаяся и закостеневшая власть, что обзавелась ритуалом и писанными законами, власть вредная, ибо она подобна упавшему в болото древу. Да, когда-то оно росло, жило и изменялось, но теперь способно лишь гнить, пусть и сохраняя на время привычную форму. Благая власть должна быть безграничной и всепроникающей. Властью импульса, властью творения, что призвана разрушая и вычищая мертвое, созидать и обновлять. Такой власти нужен простор и свобода, дабы вдыхать силы в людские массы, наполняя их волей к свершениям и поднимая на подвиги, коими и пишется история. А такая власть не может быть наследуемой или рожденной законом и обычаем. Она может возникнуть лишь по праву завоевания, ибо власть эта — власть свершения. Власть, что рождена была в тяжких испытаниях, отбрасывающих всех недостойных. И потому лучшей властью, что знала эта страна, была власть Владык, коих народные собрания наделяли над собой властью. В те времена достойнейшие из наших граждан покоряли народ своими деяниями и поступками, и, получив от них право на правление, созидали то, что становилось государством. Они вели за собой людей и люди, будучи ведомыми лучшими из них, сами становились лучше, проникаясь великими добродетелями. Всякий народ, прибывая он в форме дикого племени или цивилизованного государства, ничем не отличается от только что добытой глины. Он мягок, сыр, податлив и лишен формы. Но в умелых руках он обретает свою суть. Как и глине, народу нужен гончар, что взяв его в свои руки, наделит единой волей и направит к свершениям. Потому боги и создали особых людей, коих я для простоты именую великими или героями. Тех людей, что в своих талантах и дарованиях, поднялись над обыденной человеческой природой. И всякое разумное человечье племя нуждается в таких великих, что способны передав свою волю, объединить и направить толпы на поступки и свершения. И подобная воля не должны сдерживаться или ограничиваться, как живыми, так и мертвыми. А посему подлинно великий должен поставить себя над всяким законом и всяким обычаем, ибо имеет от самих богов право менять устои и творить их заново. Тот, кто обладает волей к свершениям, вправе ломать и крушить любые преграды. Ибо как иначе построить нечто новое? Как можно творить и обновлять, когда всё занято одряхлевшим старьем? Человек, всякий человек, будь он рабом или старейшиной, суть творение устоев. Он чадо устоявшихся порядков и место в его душе занято. И пока великий не разрушит его, пока не сломает и не разобьет человека, чтобы потом собрать его заново, замысел богов не исполнится. Вся наша жизнь — суть цикл. Созидание, развитие, окостенение, загнивание и смерть. А посему народу, что давно не знал перемен, нужны великие потрясения. Ему нужен великий созидатель, что разрушая старое, спасет его от смерти и подарит новую жизнь.

— Но как узнать великого? Как понять, кому именно дозволено менять и переделывать устои? — возбужденно проговорил Лико. Хотя Первый старейшина стоял довольно далеко, он заметил, как полыхают огнем глаза его сына. — Ведь и народные собрания, как мы знаем, не раз ошибались, наделяя властью недостойных.

— Да, народные собрания ошибались. Ибо толпу легко подкупить или обмануть. Достаточно вспомнить хоть печальную историю падения Тайларского союза. Когда все города тайларов объединились под властью Палтарны и ей же покорились земли дейков, то среди свободных граждан выделилась плеяда богатейших землевладельцев, что обзавелась рабами, отстроила усадьбы и, погрязнув в изнеженной роскоши, отодвинула иные сословия от власти, избирая не героев и творцов, но льстецов и проходимцев. И встав на этот путь, они встали на путь упадка. Так избранный ими на фальшивом народном собрании Келло Уратариш обманом смог разделить всех свободных людей на два сословия, палинов и блисов и лишить большую часть народа политических прав. Этим он спровоцировал восстание, получившее название «Квелла» по итогам которого, по призыву все того же Уратариша, в земли разоренного и опустошённого Тайлара вошли войска джасурского царя. Но только вместо войны за него, джасуры установили своё ярмо, тяготевшее над нашими предками без малого сорок лет.