От одного только воспоминания неуютно стало.
Я хочу жить. Но не ценой жизни Йонто. Или Тая.
Это не выбор. Никто не имеет права решать, кому жить, а кому умирать.
Наверняка существует другой выход. И на его поиски у нас есть целый день.
Не так уж мало.
— Ты должна была согласиться, — выдохнул Йонто, с тревогой смотря на меня. Щеки горели, губы пересохли, и, подозреваю, здоровой я не выглядела. — Возможно, это единственный шанс…
— Мне не нужны такие шансы, Йон, — покачала я головой.
Тяжелая какая… И мысли неповоротливые, ленивые… Никак не могу сосредоточиться. Подобрать верные слова…
Кажется, само это место плохо на меня влияет. Нужно уйти отсюда. И тогда… Тогда я сумею рассказать об откровениях Агрийо и своих соображениях насчет привязки.
Но Йонто подниматься с травы не спешил.
— Я слышал все, что говорил высший. Я…
— Поверил? — перебила я, почувствовав одновременно и досаду, и облегчение. — Почему? Почему ты решил, что он не ошибся? Не солгал? Высший чентоль, существо, всей душой ненавидящее шэтов?
— А он солгал? — тихо спросил Йонто. — Ты же знаешь, Ана… Он солгал?
Я тяжело сглотнула, не в силах отвести взгляд от его потемневших глаз.
Знаю. Конечно же знаю. Высший говорил чистую правду, без всяких «если», «возможно» и «есть другой вариант». И даже Агрийо не разорвет чары, что бы он там себе ни думал. Заигравшись, он связался с силами, которые ему неподвластны.
Глупо и бессмысленно обманывать себя, пытаясь убедить в обратном. И Йонто — тоже.
Но… Сдаться — еще глупее. Как и заранее похоронить надежду.
Его надежду.
И мою. Потому что, Невзирая на знание, которому противилась каждая струнка моей души, я упрямо верила в возможность другого исхода.
И в чудо, да.
Не настолько же эта сказка неправильная, чтобы не подарить нам самое настоящее чудо? Разве мы того не заслужили? Разве наша любовь того не стоит?
— Шанс все исправить есть всегда, — улыбнулась я, окончательно поддавшись иррациональной, невозможной вере. — И неужели ты думаешь, что я смогла бы спасти свою жизнь ценой твоей? Даже не попробовав отыскать иной способ? Да и без этого дурацкого условия ни за что не согласилась бы сбежать в свой мир, не сделав все, что от меня зависит, чтобы остаться. У нас есть время. Давай по тратим его с пользой?
Йонто судорожно вздохнул и подался вперед. Его губы обожгли мои, коротко и отчаянно, и я оказалась в крепких объятиях. Дышать стало нечем, но я и не думала вырываться. Зажмурилась, чувствуя вместе с привычно разливающимся в сердце теплом смутную тревогу. Но уловить, что именно не так, не успела — Йонто отстранился. Окинул меня странным взглядом, легко провел тыльной стороной ладони по моей щеке. Какой он горячий! А мне снова было холодно.
Этот холод пронизал не только тело, но и душу. Заморозил нелепую веру, покрыл инеем надежду…
Зашуршал песчинками в невидимых часах.
Мгновение за мгновением моя жизнь превращалась в золотистую пыль в прозрачном сосуде. Сколько мне еще осталось? День? Краткая вспышка между рассветом и закатом…
А может, и того меньше.
Может, следующий вдох станет для меня последним…
Великий предок… Если у нас действительно не выйдет… Если все попытки обратятся в прах… Если мы просто не успеем ничего предпринять… Что будет с Йонто, когда меня не станет? Что мне сказать ему, чтобы он нашел в себе силы жить дальше? Что я могу сделать за отмеренные крохи времени, чтобы избавить его от боли?
Нет! Я не имею права думать об этом!
Я же не сдалась. И сдаваться не собираюсь.
Не собираюсь же, верно?..
— Он сказал, что выбор за мной. Но выбора нет. Каждый миг может оказаться для тебя последним, — созвучно моим мыслям прошептал Йонто. Он вновь поцеловал меня, и я ощутила соль на губах. Чьи это слезы? Я же не плачу… И не заплачу. В его памяти не должно остаться моих слез. Только улыбки. Пусть и столь жалкие, как сейчас… — Ты будешь жить, Ана. Несмотря ни на что. — Горячие губы легко коснулись щек, дрожащих ресниц… Нашли мои губы, делясь необходимым теплом, даря еще один поцелуй, такой долгий и нежный, что сердце едва не растаяло, а мысли стали легкими и не важными. — Подобное исправляется подобным. Ключ — всего лишь часть замка…
Он бережно сдвинул край моего рукава, погладил охваченное амантитовым браслетом запястье. А потом обмакнул пальцы в небольшую густую лужицу, серебрившуюся рядом с нами, на которую я лишь сейчас обратила внимание.
Кровь высшего чентоля? Йонто все-таки удалось его ранить…
Так это о крови говорил высший? Ее принес в дар?
Зачем?
— Йон? — забеспокоилась я, все еще не понимая, что происходит, но ощущая некую неправильность, давящую на сердце и сбивающую дыхание.
— Я люблю тебя, — отчаянно выдохнул он и быстро мазнул кровью по браслету.
Браслет мгновенно нагрелся… и распался на две половинки, которые с тихим звоном упали в траву.
В тот же миг перед глазами замерцало. Тело стало невесомым…
— Нет! — наконец-то все осознав, крикнула я, рванулась, стремясь ухватиться за Йонто, но вместо его руки мои ладони сжали пустоту… и меня с бешеной скоростью швырнуло куда-то вниз, сквозь ставшее мягким и податливым пространство, сквозь лишившиеся замков границы миров.
Туда, где был мой дом… и не было Йонто.
ГЛАВА 16
Дыхание было тяжелым. Хриплым. И в груди что-то нестерпимо жгло, будто там, внутри, рассыпали горящие угли.
Йонто смотрел на свои руки, которые только что обнимали Ану. Смотрел и не мог поверить, что ее больше нет.
Здесь нет.
Нет в мире, где она испытала столько боли. В мире, где почти умерла. И который, несмотря ни на что, любила.
Он ее потерял.
Вокруг разгорался день, жаркий, суматошный, наполненный оглушающим солнечным светом и птичьими трелями, порывами ветра и ароматами трав, а Йонто все так же стоял на коленях, пытаясь справиться с тяжестью, которая крылась в одном-единственном коротком слове.
Навсегда.
Слово царапало сердце и ширило пустоту внутри, о которой он уже успел позабыть за эти несколько недель, по ощущениям вместивших в себя целую жизнь.
— Надо же, — удивленно протянул знакомый густой голос, разрушая оцепенение, — ты все-таки не прельстился призрачным шансом и предпочел, не рискуя ее жизнью, убить себя.
Облаченный в белые одежды высокий юноша с длинными белыми же волосами и огромными ярко-золотыми глазами, странно смотрящимися на худом бледном лице, стоял в какой-то паре шагов, склонив набок голову. Во всем его облике чувствовалась некая неправильность, чуждость, что, помимо неспособности долго удерживать эту ипостась, и отличало высших от истинных.