— По сравнению с нашим Димитрием худоват будить. Наш-то рослый, могутной.
Батура усмехнулся.
— Худоват был бы Димитрий, Мамая бы не одолел.
— Ты прав. Силов, ой, как много потратил. Прибаливать стал. Грудью слабеет, — вздохнул Иван.
— Это плохо: таки долго не живуть.
— Не дай бог, — Иван перекрестился, повернувшись в сторону церкви.
— Слышь, Иван, много говорим, а чарки-то стынут, — рассмеялся он.
Выпив, вытерли усы, неторопливо закусили. Начал разговор Батура.
— Ты знашь, у нас тута ниче не поймёшь. До етого Стигала был Володимир. Брат меньшой. Прогнали! Всем заправляет Ягайло. Слышал про такого?
— Слышал, — ответил Иван.
— Так вот, етот... тьфу... король щас нас, христиан, хотит сделать католиками. Да не тута было. Наши князья ему сказали: «Помрём, а не пойдём в другу веру».
— Ну а ён? — спросил Иван.
— А чё ён. Да пока молчит. Скажу больше. Живёт здеся, под Киевом, дочка одна. Литовка. Её Стигала-то вроде похитил, чёп Ягайло замуж её не выдал.
— А ейго-то како дело? — не понял Иван.
— Э-э, брат, тута каждый своё ловит, — пояснил Батура. — Я у ей-то бывал, кой-какой товарец возил. Вот она мне и поплакалась о своей жизни. Охранят же татары!
— Татары?
— Они, клятые.
— Ну и ну. Мы спокойнее со своим князем живём. Правда, у нас беда. Сынка ейго старшого Василия хан забрал и не отпускат.
— Вот те да! Думаю, отпустит. Давай-ка выпьем за твоих князей. Пущай они силу набирают, да Русь всю к рукам прибирают. Тогда мы, торговые, не будем по своей земле тайком ездить.
Иван Саларев вернулся, когда Москва была по макушку занесена снегом. После снега морозец обычно приходит. Проверяет, где плохо что прикрыто, проморозит. Иван едет, щёки горят, полозья поскрипывают, а у него на душе такая радость, словно лето внезапно пришло и всё кругом цветёт и благоухает.
Слух-то, он, как словно в сите, не держится. Не успел купец шапку от снега отряхнуть да жинку к груди прижать, а уж холоп летит по улице, чтоб дружку сказать: «Хозяин вернулся». И полетело. Долетело до кремля. Димитрий Иоаннович охоч был до разговоров с купцами. Такими же были его отцы, деды. Купцы многое знали. Больше их никто по матушке-земле не ездил.
Вот и велел князь позвать Ивана. Прослышала про это Евдокия, пришла купчину послушать. Правда, в дела мужа она не лезла. Не учила его уму-разуму, но иногда... тихонечко... возьмёт и намекнёт. Иван к князю пришёл не с пустыми руками. Всех одарил: князя, княгиню, ребятишек. А потом рассказал, что творится в Киеве. Как брат брата со стола прогнал, как племянницу взаперти держат.
Услышав об этом, Евдокия возмутилась:
— Бессовестные, креста на них нет! Боженька всё видит, накажет мучителей. А княжна-то хороша? — вдруг спросила она.
— Да я не видывал, а Батура сказывал: хороша, ой, хороша.
Евдокия повернулась к Димитрию:
— Слышь, Димитрушка, а може... спасём княжну. Василия-то надоть будет женить...
— Нет, матушка! — он пристукнул кулаком. — Разве у нас своих невест мало? А то дай им палец... Витовта я знаю. Ушлый князь. Сколь раз норовил у нас землицы оторвать. Нет, матушка, нет!
Последние слова были сказаны твёрдо, и Евдокия поняла, что просить бесполезно. Она тяжко вздохнула:
— Княжну жалко.
— Пожалел волк кобылу... — грубо сказал Димитрий и поднялся, давая знать, что приём окончен.
Купец, получив в награду золотое кольцо, быстро откланялся. Евдокия пошла к себе. Князь тоже пошёл к себе. Скинув кафтан и чувяки, прилёг на лежак. Заложив руки за голову и глядя в потолок, он какое-то время лежал, ни о чём не думая. Но мысли незаметно поползли в голову. Всплыл только что состоявшийся разговор с купцом: «Значит, там идёт своя борьба. Брат гонит брата, король... гм... король занимается католиками. Значит, этому королю не до нас. А в Орде тоже не всё в порядке. Хан умчался куда-то на восток. Похоже, у нас хорошая передышка». Князь поднялся, свесив ноги почти до пола, искал чувяки.
Ему захотелось увидеть Внука и поговорить с ним: «Сколь можно пустить денег на пушканы. Их надоть поставить на кремлёвскую стену, чтоб ни одна вражина и близко к ней не подошла. И надоть пушканы поставить на колёса, тогда можно быстро перебросить их с одного места на другое. Эх, Василь, Василь, сынок мой, как ты мне надобен!» Он нащупал чувяки и подошёл к проходу.
— Ты куды ето, Димитрий, собралси? — глядя на его обутые ноги, спросила внезапно появившаяся супруга. — Поди, за Внуком собираешси? Так я его выгнала и сказала, чёп до завтра у нас не появлялси. Я сколь говорю: «Береги ся». А ты?
— А чё я? Я берегусь. Но не могу видеть нищим свой народ. У некоторых нету ни дома, ни хлеба. Щас само время поднятьси на ноги. Василь нужон, Василь, — каким-то трагическим голосом сказал он.
— Чё Кошка молчит, не отпишет, чё у них тама творится?
— Боюсь, — хмуро ответил князь, — чё писать ему неча.
Сказав, повернулся и заторопился на лежак. Евдокия всплеснула руками:
— Опять! Димушка, те плохо?
Тот только закрыл глаза.
ГЛАВА 22
А Василий и Алберда на берегу моря прощались с купчиной. Он на лодье, привёзшей груз в Кафу, спешил вернуться назад, пока есть спрос на шерсть.
— Я век вас не забуду. Вы спасли мне жисть. И я вам желаю добраться до родной землицы. Удачи! — и направился к ладье, где его ожидали.
— Стой, купец, а расплата? — остановил его Василий.
— О! И правда. Вот чёрт старый, забывать стал. Я ж вам говорил, чёп сразу расщитаться, а я и забыть могу, — говоря, он полез в карман и достал увесистый кисет.
— Мы не забудем, — сказал Алберда.
— Вот вам пятьдесят рублёв.
— Э-э, купец, сколько обещал? — Василий склонил голову.
Тот опять принялся считать.
— Вот вам ещё полёта. Ограбили вы мня. Ограбили.
— Обещанное выполняй! — улыбнулся Василий.
— Поверьте, мне не жаль этой деньги. Вы... жисть мне спасли, да и деньгу тож. Её вам хватит! Ну, прощевайте.
Он поочерёдно обнял друзей и заторопился на ладью. Какой-то мужик оттолкнулся багром, все взялись за вёсла, и ладья легко заскользила по мелкой, рябой волне.
Друзья долго смотрели ей вслед, каждый держа в голове свою думку.
Они неторопливо пошли по склону. За ними поплёлся щенок. Незаметно, поигрывая с щенком, они подошли к своему двору.
— Стой-ка! — вдруг крикнул Алберда, рукой преграждая Василию путь.
Тот посмотрел вперёд. Там, около их двора, толпились конные татары.