Париж слезам не верит - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 5

– Ты обручен? – опешила Лиза. Она все понимала на свой манер.

– Нет. Конечно нет! – Раевского возмутило подобное подозрение. – Я собираюсь выйти в отставку и присоединиться к карбонариям в Италии. Пока нет возможности сражаться за вольность у нас. Поверь, если бы судьба уготовала мне участь мирного главы семейства, я бы не искал иного счастья, кроме тебя. Но я – другой человек. У меня есть принципы. Ты всегда это знала.

Лиза не отрывала глаз от его лица. Недоверие боролось в ее сердце с привычным восхищением.

– Возьми меня с собой. Я не буду обузой.

Молодой полковник покачал головой.

– Извини. Ты просто не понимаешь. Война – грязная штука. Подумай о матери. С кем она останется? Да и обо мне тоже. Что я буду делать в горах с женой? Там нужны свободные руки.

Лицо девушки погасло. На нем снова появилась печать усталости. Несколько мгновений она молчала, потом обняла Раевского за шею, притянула к себе, поцеловала в губы. Долго-долго, нежно-нежно, грустно-грустно. И оттолкнула:

– Прости, Александр. Но в таком случае и мне нужна свобода.

Мобеж

Доктор Томсон вскрывал трупы в холодной прозекторской на первом этаже возле морга. Царила тишина, и было слышно, как толстые сонные мухи, разбуженные весенним солнцем, с налету стукались в грязное стекло. Окна, казалось, не мыли со времен Директории. Полы тоже. Русский госпиталь занимал правое крыло знаменитой можебской лечебницы для умалишенных. За годы революций и войн пациенты, или лучше сказать, заключенные, разбежались, поумирали или пришли от потрясений в здравый рассудок. Немногие из уцелевших шатались по территории, клянчили у оккупантов табак или играли с ними в лапту.

Русских больных было немного. То ли дело в одиннадцатом году в Молдавии, когда одна половина армии страдала дизентерией, вторая – болотной лихорадкой, а сам Томсон успевал только привязывать к ногам покойников бумажки с указанием имени и причины смерти. Хороший климат, вода и пища делали свое – госпиталь почти пустовал. Имелся капитан Воскобойников, на спор проглотивший двадцать наперстков в швейной мастерской мадам Дежу. Теперь он страдал вздутием живота и запором. Доктор подумывал применить мыльную клизму, но полагал средство слишком рискованным.

Был ротмистр Тимофеев, ушибленный конем в коленку. Были печально известные всему корпусу братья-полковники Евгений Олонец-Мирский 1-й и Евгений Олонец-Мирский 5-й. Второй, четвертый и шестой сложили буйны головы на Шевардинском редуте, а третий с оторванной ногой благополучно попивал чай у матушки в имении и собирался жениться. Первому и пятому тоже не терпелось по девкам, и они приглядели актрису мадам Зелински – жонглировавшую сразу семью зажженными факелами. Оказалось, что шустрая полька лихо управляется не только с факелами, и братья впали в свальный грех. Об этом стало известно, когда оба с белыми трясущимися губами принеслись в госпиталь и обнажили перед Томсоном позорное нагноище, изобличавшее циркачку в гнусном преступлении.

На следующий день в корпусе поротно читали приказ командующего о немедленной явке в лазарет для освидетельствования всех видевших мадам Зелински ближе, чем на сцене. Таковых оказалось в достатке. Но медик принял своевременные меры, и вспышку дурной болезни удалось погасить. Только Олонец-Мирские, вляпавшиеся особо крупно, продолжали принимать ртутные ванны и служить посмешищем. Между тем щедрая на ласки дама была взята под стражу, выпорота и препровождена за пределы русской оккупационной зоны. Каково же было всеобщее удовольствие, когда дошел слух, что жонглерка объявилась по соседству, у пруссаков.

Словом, жизнь текла скучная, и на досуге доктор был рад заняться исследованием – осмотреть таинственный труп, выловленный из канавы. Ему удалось извлечь пулю, а также выявить кое-какие любопытные обстоятельства смерти.

В полдень, после героического налета казаков на таможню, медика визитировало высокое начальство. Сам командующий с запоздалым ордером в руках. На бумаге еще не просохли чернила. Заместитель начальника штаба, маленький коренастый француз Фабр, на лице которого была написана озабоченность первого министра при скоропостижно помешавшемся монархе. Несколько адъютантов графа, жадно ловивших каждое слово своего божества. И, наконец, священник храма Архистратига Михаила отец Василий, явно не одобрявший вскрытие трупов.

Все они столпились в прозекторской, куда Томпсон любезно пригласил гостей, и граф предупредил об абсолютной конфиденциальности дела.

– Что вы можете сказать по поводу ранения, Мартин Иванович? – ласково обратился он к врачу.

Томсон эффектным движением, как фокусник, выхватил из-за спины длинные медицинские щипцы, которыми была зажата пуля, и опустил ее на железный поднос. Стук металла о металл произвел на всех неприятное впечатление. Гости сгрудились над столом. Фабр извлек пенсне, а один из адъютантов подал графу белый носовой платок и лупу.

– Изволите видеть, господа, пуля пробила височную кость черепа, прошла глубоко в мозг и там застряла. Смерть была мгновенной.

Командующий осторожно взял пулю пальцами и поднес к глазам. Его лицо вытянулось. Не проронив ни слова, он передал тяжелый шарик Алексу. Затем и все остальные смогли убедиться, что виновница Митенькиной смерти – «российская подданная». О чем красноречиво свидетельствовали худо отшлифованные края.

– Пехотный пистолет, – протянул Фабр. – Возможно, штуцер.

Казначеев молча вынул из принесенного с собой свертка оружие Ярославцева. Старенький, образца 1808 года пистолет, со сбитым и замененным на французский затвором. Он явно достался парнишке в наследство от какого-нибудь лихого кавалериста, которому в рейдах по тылам противника нечем было починить сломанное оружие, кроме деталей трофейных неприятельских ружей. Благо дело перед войной между русскими и французами господствовало сердечное согласие в калибрах и принципах сборки.

Адъютант зарядил пистолет покойного и методично сделал из него три выстрела в дверной косяк. Затем поковырялся в дырках шомполом и достал пули. Доктор не возражал – стена вражеская, уходить скоро. Свинцовые шарики были подвергнуты придирчивому изучению. Причем на этот раз граф вооружился лупой и внимательно рассмотрел все царапины.

– Сомнений быть не может, – с тяжелым вздохом проронил он. – Стреляли из пистолета Ярославцева. Таможенников придется отпустить. У них на вооружении кремневые ружья образца 1745 года. Меня смущает только вот эта вмятина, – Воронцов снова взял с подноса пулю, погубившую вестового. – Каково ее происхождение?

– Стоит ли теперь задаваться праздными вопросами, ваше сиятельство? – вступил в разговор отец Василий. – Главное известно: корнет наложил на себя руки. Отпевание состояться не может.

Граф подскочил, как ужаленный. Он не переносил, когда ему перечили, перебивали, не признавали заслуг или подвергали сомнению правильность решений. Будь перед ним кто-нибудь из подчиненных, Воронцов просто вогнал бы его взглядом в землю. «Наш ангел» это умел. Но отец Василий не подчинялся командующему и на его гнев смотрел по-житейски просто. Грешен человек, самолюбив, вспыльчив. Все-то в жизни перемелется. Всех-то Господь смирит, построит и выведет, да не на парад. Если граф сейчас этого не понимает, поймет потом. После первого, второго, третьего удара… Хорошего человека Бог не оставит. Будет учить, пока кости в труху не перетрутся.