Танк командира группы, увенчанный антенной, находился в хвосте колонны, он фактически не пострадал, офицер истошно орал в эфир, требовал инструкции. Взбешенное командование слало неизменные указания: продолжать движение; выполнять, чёрт побери, свой священный долг! Остатки танковой группы выстроились в колонну, двинулись в обход зависшего, над равниной, облака дыма. Два танка потеряли живучесть, их пришлось оставит.
«Вперёд, танкисты! - полетели из эфира команды. - Самолёты могут вернуться, вам осталось пройти жалкие два километра».
Семь танков - тоже сила, способная доставить серьёзные хлопоты. Дивизион гвардейских минометов БМ-13, развёрнутый западнее деревни Отрадное, накрыл остатки колонны в тот момент, когда она полностью втянулась в берёзовый лесок. Гвардейская бесствольная артиллерия била по площадям - выявлять координаты было некогда, но, в принципе, угадали. Удар Катюш был страшным - берёзовый лесок охватило пламя, в котором горело и гибло всё живое. Снова взрывались и разваливались танки, метались и падали люди-факелы, с оглушительным грохотом рвался боекомплект и танковые башни взлетали над лесом, как шапки над ликующей толпой. Из этого огненного ада не вырвалась ни одна машина, остатки колонны прекратили существование вместе с березняком, который было по-человечески жалко.
Через несколько минут в небе взмыл кукурузник У-2, он приближался неспешно, - скорость летательного аппарата была чуть больше чем у автомобиля. Самолёт дал круг над горящим лесом, потом последовал западнее, облетел дымящеюся равнину, после чего набрал высоту и с достоинством удалился в северо-восточном направлении - докладывать о проделанной работе командующему.
В шестом часу вечера кучка детдомовцев и воспитательница Лида Разина прибыли в расположение 239-го стрелкового полка. Они бежали по той дороге, где в последний раз видели разведчиков Шубина и, в итоге, пришли к своим. Их встретили с недоумением, красноармейцы переглядывались, чесали затылки. Дети падали, размазывали слёзы по чумазым лицам и на все расспросы отвечали только плачем. Лида тоже не могла идти, её поддерживали красноармейцы. Детей разместили под навесом, рядом с траншеей, попытались накормить, но при виде еды, которую им совали под нос, детей рвало. Лида всхлипывала, по инерции обнимала их и никак не могла поверить, что всё кончилось.
Прибыл капитан Мезенцев с перевязанной рукой, прибежал проснувшийся Паша Карякин.
- Господи!.. Это вы, товарищ, не помню как ваше имя, - пролепетало Лида. - Значит всё в порядке? Вам удалось дойти?
- Только мне, - отрезал Карякин. – Рассказывайте, Лида, что произошло? Вы дошли - это прекрасно! Дети все целы? Где наши ребята, что случилось?
Лида зарыдала, закрыв лицо, и не могла сказать ни слова, а Пашка мрачно смотрел на неё, исполняясь тревожными предчувствиями. Девушку заставили выпить спирт из алюминиевой кружки, она закашлялась, сделав глоток, выронила кружку, немного успокоилась, стала рассказывать. Бойцы угрюмо слушали, вздыхали. Карякин безостановочно курил, тоскливо таращился в пространство, несколько раз соринка попадала в глаз, приходилось смахивать.
Наконец Лида замолчала, капитан Мезенцев уныло мял в здоровой руке так и не зажжённую папиросу.
- Да уж… - вздохнул он, выходя из оцепенения. - Можно сказать вся группа погибла. Блестяще выполнила свою работу на переправе у Ратниково, выявила вражескую колонну, едва не прорвавшуюся к нам в тыл. Погибла практически в полном составе, спасая детей.
- Простите, мы не хотели… - Лиду сотрясли рыдания.
- Вы точно уверенны, что они все погибли? - поднял голову Карякин.
- Их четверо оставалось, - шмыгнула носом воспитательница. - Глеб, ещё трое, да, сержант Климов, с таким бледным лицом его фамилия, кажется, Смертин и не русский - якут наверное. Они прикрывали нас, там было большое поле с воронками и окопами, мы до леса добежали, а там всё ещё продолжали стрелять. Нас никто не догнал, там много немцев было.
- А вы не видели их мёртвыми.
- Нет не видела. Остались они в живых – кто-нибудь догнал бы нас.
- Погибли… тут и говорить не о чем, - заключил Мезенцев. - Вся группа будет представлена к правительственным наградам, посмертно. Ну и ты, Карякин, тоже.
- Я ещё живой, - напомнил Паша. - Это неправильно, товарищ капитан. Там же раненые могли остаться. Где это было, Лида?
- Не знаю. Мы больше никуда не сворачивали. От того поля километра полтора ещё бежали.
- Там немцы хозяйничали, - пробормотал Мезенцев. – Если и были раненые - всё равно прикончили.
- Товарищ капитан, разрешите! - встрепенулся Карякин. - Дайте семерых из нашего взвода, я с ними схожу, за полчаса вернёмся - одна нога здесь, другая там. Мы же разведчики, прокрадемся незаметно, там нечейная земля, боевые действия на этом участке не ведутся. Что без дела сидеть? Разреши, товарищ капитан! - заканючил Паша. - А вдруг остался кто-нибудь. Мы ведь не уверены, потом не простим себе.
- Ты упрямый как баран, Карякин! - рассердился Мезенцев. - Всё ноешь и ноешь. С тобой проще согласиться, чем объяснить почему этого делать нельзя. Ладно, бери пятерых, и чтобы через полчаса вернулись. Не дай Бог потерять хоть одного человека!
Карякин страшно волновался, срывалось дыхание, надежда корчилась, агонизировала, но никак не умирала. Бойцы, которых он в спешке набрал, не верили в удачный исход дела, но идти не отказались. К лейтенанту Шубину неплохо относились.
Двое ушли в передовой дозор, остальные бежали вдоль обочины. Когда одолели километр, стали передвигаться перебежками, прижимаясь к зарослям. Лида не ошиблась - через полторы версты открылось поле, иссечённое окопами, канавами и воронками. Разведчики залегли на его краю. По ухабам ползал немецкий грузовик, солдаты в униформе мышинного цвета собирали своих погибших и грузили в кузов, они не спешили, работали размеренно. На дороге стояли два мотоцикла, пулемётчики наблюдали за округой, мертвецов на этом участке набралось сравнительно немного - тел семь, их укладывали тесно фактически друг на друга, потом машина двинулась к дороге, объезжая препятствия. Мотоциклисты стали разворачиваться, покатили за грузовиком. Разведчики вы ждали ещё несколько минут и двинулись растянутой цепью.
В отличии от немцев, вывезти тела своих погибших, бойцам Красной Армии удавалось не всегда.
Сердце обрастало чугунной тяжестью, Паша – потерянный, слонялся по полю, вяз в бороздах, жадно курил и снова рука непроизвольно тянулась к папиросной пачке.
Лейтенант Шубин лежал на дне канавы - весь в крови, наполовину засыпанный землёй, Корякин отвернулся, поспешил убраться, сердце рвалось на куски, недалеко Баттахов, Смертин убитый наповал несколькими пулями, останки сержанта Климова в окопе - после взрыва гранаты, от него осталось немного.
Пашка кашлял, снова курил, словно наказывал себя непонятно за что. Стая ворон кружила в небе, снижалась, высматривая добычу.
- Уходить надо. Всё ясно, - заключил младший сержант по фамилии Птахин. – Сочувствую, Пашка, такая вот она война подлога.