— Нет, ясное дело!
— Значит, выручил за них деньги? — осведомился я, встав у кормы судна.
Лифинг Гуннальдсон уловил, к чему клонится дело, и сник.
— Нам заплатили, — промямлил он.
— Так, значит, ты доставил деньги! — радостно воскликнул я. — Переправляй их на берег.
Он замялся, поглядел на своих парней, но на них не было кольчуг, а на нас были. Помимо прочего, у них имелись только короткие мечи или моряцкие ножи, а у нас у всех — длинные клинки. Лифинг все еще колебался, пока не заметил, как рука моя опустилась на эфес Вздоха Змея. Тогда он сошел с рулевой площадки, залез под нее и выудил деревянный сундучок — судя по усилию, которое ему пришлось приложить, чтобы поднять его, весьма тяжелый.
— Это всего лишь таможенная пошлина, — заверил я его. — Давай это на берег!
— Таможенная пошлина? — уныло проговорил он, но подчинился.
Сойдя с корабля, Лифинг опустил сундучок на пристань. Весело звякнули монеты. Физиономия работорговца, красная от ветра и солнца, слегка посерела.
— И сколько вы хотите?
— Открывай! — велел я.
Он наклонился, чтобы отпереть железную застежку, и я с силой пнул его в ребра, одновременно выхватывая Вздох Змея. Пригнувшись, я вытащил у него из ножен сакс и швырнул в корабль, где он упал под ноги испуганным гребцам. Один из надсмотрщиков завел руку с хлыстом.
— Пусти его в ход, я удавлю тебя им же! — предупредил я.
Он посмотрел на меня и оскалил зубы. Их у него, насколько я мог видеть, осталось всего два, а изрезанное шрамами лицо обрамляли длинные сальные волосы и ниспадающая до пояса борода.
— Брось плеть! — рявкнул я.
Он помедлил, потом неохотно подчинился.
Лифинг Гуннальдсон попытался подняться, я снова пнул его и приставил к нему Иммара:
— Если дернется, убей его!
— Да, господин, — отозвался юнец.
После этого все пошло как по маслу. Мы взошли на борт, обезоружили команду и выгнали ее на причал. Боевого духа в них не обнаружилось, даже в чернобородом, попытавшемся было взбрыкнуть. Они продолжали верить, что мы восточные англы, захватившие их город. Один спросил, можно ли ему получить обратно свой меч, и мне пришлось прикрикнуть, чтобы он заткнулся.
— А вы все оставайтесь там, где вы есть! — сказал я рабам на банках. — Видарр!
— Господин?
— Проследи, чтобы никто не двинулся с места.
Гребцов приковывали при помощи надетых на лодыжку железных браслетов. Те же, в свою очередь, крепились к длинной цепи, идущей по каждому борту от носа до кормы. Обе цепи были уже отстегнуты от носовых скреп, и рабы вполне могли сбежать, но они слишком устали и боялись.
Я оставил двоих своих парней присматривать за гребцами, посадил новых пленников в клетку к охранникам, потом встал в дверях дома и оглядел корабль. Он казался новым, но снасти провисали, а парус был свернут кое-как. Я коснулся молота и безмолвно возблагодарил богов, что получил возможность вернуть моих людей домой.
— Что дальше? — ко мне подошел Финан.
— Сведем гребцов с судна и дождемся завтрашнего рассвета.
— Завтрашнего рассвета? — удивился ирландец. — Почему не отплыть тотчас же?
Солнышко пригревало. День выдался тихий, ветра почти не было, а уж тем более северного, столь мне нужного. Но река текла стремительно, отлив тоже помогал, так что даже с уставшими гребцами мы быстро бы добрались до устья, а после полудня мог подняться ветер, который споро понес бы нас на север. Мне не меньше Финана хотелось домой. Я хотел ощущать запах беббанбургского моря и отдыхать в беббанбургском доме. Хотел отплыть на заре, укрывшись от любопытных глаз остатками темноты и речным туманом, но почему бы не пуститься в путь прямо сейчас? Город казался погруженным в спячку. Йорунд сообщил нам накануне вечером, что выходящие из порта корабли обыскиваются, но ни один восточноанглийский солдат не проявил заинтересованности в нашей пристани.
— Почему не тотчас же? — повторил я.
— Давай просто пойдем домой, — с нажимом произнес Финан.
И мы велели всем — освобожденным рабам, детям, отцу Оде и Бенедетте — грузиться на корабль. Мы напекли из остатков муки побольше приправленных дерьмом овсяных лепешек и перенесли их на борт со всей остальной добычей, которую посчитали нужным забрать из усадьбы Гуннальда. Среди трофеев оказались четыре больших добротных щита, дюжина кольчуг, два ящика с монетами и рубленым серебром, десять кожаных кафтанов и груда прочей одежды. В трюм отправился и последний бочонок с элем.
Корабль оказался набит битком. Дети сгрудились на корме, освобожденные невольницы жались на носу, с испугом глядя на гребцов, косматых, грязных и страшных.
— Я ваш новый хозяин, — объявил я гребцам. — И если вы сделаете то, что я от вас прошу, все получите свободу.
Очевидно, тут собрались представители разных народов, потому как мои слова стали вполголоса переводить. Один из них встал:
— Ты освободишь нас? — В его тоне угадывалось подозрение. — Где?
Говорил он по-датски, и я ответил ему на том же языке:
— На севере.
— Когда?
— На этой неделе.
— Почему?
— Потому что вам предстоит спасти мою жизнь, — объяснил я. — Взамен я возвращу вам ваши. Как тебя зовут?
— Иренмунд.
Я наклонился и поднял с палубы короткий меч — один из отобранных у корабельной команды, потом пошел по проходу между рабами. Иренмунд настороженно наблюдал за мной. Он был еще в оковах, этот внушительной силы молодец. Волосы, светлые и нечесаные, падали на плечи, открытое лицо выражало страх, но одновременно и вызов. Дан посмотрел на клинок, потом мне в глаза.
— Как тебя схватили? — спросил я.
— Нас выбросило на берег во Фризии.
— Нас?
— Я был матросом на купеческом судне. Мы втроем — шкипер и двое моряков — сумели выбраться на сушу и угодили в плен.
— И вас продали?
— Продали, — угрюмо подтвердил он.
— Ты был хорошим моряком?
— Я и остаюсь хорошим моряком, — вскинулся он.
— Тогда держи, — сказал я и бросил ему меч рукояткой вперед. Иренмунд поймал его и недоуменно на меня посмотрел. — Вот доказательство того, что я вас освобожу, — продолжил я. — Но сначала вам предстоит доставить нас домой. Финан!
— Господин?
— Расковать всех!
— Господин, ты уверен?
Я обвел гребцов взглядом.
— Если вы останетесь здесь, в Лундене, то так и будете рабами, — обратился я к ним, возвысив голос. — Если пойдете со мной, станете свободными людьми. И я клянусь, что сделаю все возможное, чтобы вернуть вас на родину.