Золотые земли. Сокол и Ворон - читать онлайн книгу. Автор: Ульяна Черкасова cтр.№ 84

– Вот ты бестолковая корова, лишь бы избавиться от дочери, да? Ты отпустила одну незамужнюю девку, курица безмозглая!

– Кто это там вопит? Неужто моя коза-дереза?

Дара оглянулась.

На печи лежал Барсук. В полутьме нелегко было рассмотреть его лицо. Дара прильнула к изголовью.

– Я здесь, дедушка, – ласково прошептала она, поцеловала старика в лоб и щёки, прижалась к его горячей коже. – Я вернулась.

Барсук заплакал, и Дара тоже.

– Что с тобой сделали? Что случилось?

– Меня ж даже не мечом, Дарочка. Я слишком стар, чтоб они на меня силу тратили. Нет, это всё огонь, будь он неладен. Я, старый дурак, полез в хлев к Жито, хотел корову вывести. Да вот…

Дара обернулась к Ждане.

– Посвети, – велела она мачехе.

Женщина поднесла лучину, и тогда Дара смогла разглядеть обожжённые руки Барсука.

– А отец?

Барсук хотел ответить, но не нашёл в себе сил. Он устало закрыл глаза, тяжело дыша.

– Его конь затоптал, – сказала Ждана. – Но это к лучшему… всё ж не в рабстве.

– Мужиков всех, кого поймали, угнали, – пожаловалась плаксивым голосом бабка Малуша.

– И батю тоже, – добавила дочка старосты.

В избе поднялся плач, запричитали на разные голоса, а Дара, злясь всё больше, посмотрела на изувеченные руки Барсука. Она подняла грязную, всю в багровых разводах простыню, и с ужасом увидела, что не только руки, но живот и ноги старика оказались изуродованы огнём.

Не выдержала, прикрыла простынёй обожжённое тело и вдруг заметила, как зашевелились губы Барсука. Сквозь гвалт, поднявшийся в избе, невозможно было расслышать ни слова, и Дара нагнулась ниже.

– Как же ребёнку без матери… один как же я…

– Он бредит, – произнесла Ждана. – Весь день так бормотал, – она положила руку на лоб Барсука. – У него жар.

Мачеха сняла тряпицу со лба Барсука, намочила и положила обратно.

Дара облизнула губы, стало солоно во рту.

Дед затрясся от холода, лёжа на тёплой печи, и Ждана поспешила накрыть его своей шубой.

В доме стоял невыносимый шум, и каждый, причитая, делился своим горем, и для всех оно было общее, кроме Дары.

– Замолчите! – яростно рявкнула она. – Разгалделись, сороки. От вашего воя никакого проку.

Вмиг замолкли все вокруг и со страхом и осуждением уставились на Дару. Ждана тоже молчала, присев обратно за стол.

– Мне нужно, чтобы все вышли. Я… я могу вылечить деда, – сверкая тёмными глазами, Дара оглядела всех в комнате. – Переночуйте сегодня в бане.

– Так там гороху негде упасть, – возразили из темноты.

– Я не пойду туда, пока там Тавруй, – пропищала дочка старосты.

Дара не желала их слушать.

– Идите, я сказала. Мне нужна тишина, да и вообще, нечего вам смотреть, как колдует лесная ведьма.

Гробовая тишина повисла в избе, но её нарушил звук скрипучих шагов в сенях. Дверь приоткрылась, и вошла сухонькая, склонившаяся к земле старушка, укутанная в шерстяной платок.

– Тавруй сказал, чтобы к нему пришла Дарина, – произнесла она, смотря себе под ноги. – Я ему говорила, что нет никакой Дарины, да только он и слушать не желал…

Колдун мог помочь.

– Я здесь, – так громко, что все остальные вздрогнули, отозвалась Дара. – Я схожу к нему. Но потом, – она перевела взгляд на остальных. – Все пойдут в баню или хоть в хлев, мне всё равно. Но чтобы здесь никого не осталось.

Ей всё ещё слышалось невнятное бормотание деда, когда она выходила из дома.

Тавруй лежал на лавке в мыльне. Никто не желал оставаться с ним рядом, и потому остальные ютились в холодном предбаннике. Старуха дала огарок свечи Даре, и она зажгла его, просто коснувшись пальцем, отчего все в бане ахнули. Дара и сама удивилась, как легко у неё вышло сотворить заклятие.

Отстранённо она отметила, что люди смотрели на неё с опаской и расступались. Даже Тавруя боялись меньше.

Дара недолго постояла на пороге, разглядывая лица людей, надеясь найти тех, за кого переживала. Она знала всех, кто прятался в бане, но ни с кем не была близка. Молча она открыла дверь в мыльню.

Воздух дохнул на неё поздней осенью и опавшей листвой.

Тавруй умирал. Не было у него тех же увечий, что у Барсука, тело не тронул ни меч, ни стрела, ни огонь, но жизнь всё равно покидала колдуна.

Было темно, Дара едва смогла различить его лицо, но увидела, как сверкнули белки глаз.

– Я предвидел, что тебе выпадет возможность спасти меня, но не знал, когда это случится.

Дара осталась у самого входа, не желая приближаться к Таврую.

– Что с тобой случилось?

– Среди них был халтэурх, колдун и раб, каким когда-то был я. Он заметил меня и напал. Я пытался защититься…

Тавруй громко и тяжело дышал, собираясь с силами, чтобы закончить свой рассказ.

– Но его ещё не иссушили, а я… я отдал последние капли своего дара и теперь расплачиваюсь за это.

– Что случилось с тем рабом? – зачем-то спросила Дара.

– Я подарил ему свободу.

– Он здесь?!

– Он мёртв.

– Какая же это свобода?

– Свобода от рабства.

Дарина вытянула руку со свечой, пытаясь разглядеть смуглое, казавшееся теперь совсем жёлтым лицо Тавруя.

– Я всё же не понимаю, отчего ты умираешь.

– Потому что я пуст. Неужели ты ничему не научилась в лесу? Творя чары, ты забираешь жизнь. Из света, из огня, из других людей и зверей или даже самого себя. Каждое заклятие – это чьё-то увядание. Так умерла ваша Злата. Она отдала свою жизнь, чтобы обрушить огонь на рдзенский город.

– Тогда почему ты не умер сразу? – спросила Дара нетерпеливо. Её тянуло обратно к печи, где лежал Барсук, чтобы сплести его нить, укрепить его жизнь. Она не желала тратить время на пустые разговоры.

– Не знаю. Быть может, моих сил недостаточно даже на то, чтобы умереть быстрее. Так один яд отравляет кровь медленнее, чем другой. Злата была как ты, дитя поющей богини. Да, я вижу сияние, которое исходит от тебя. Прежде оно было что огонь в печи, теперь словно пожар в сухих степях. Вот увидишь, однажды твоя сила погубит тебя, как погубила Злату.

Дара хмуро выслушала его, ей не терпелось уйти.

– Зачем ты позвал меня?

Она предчувствовала, каков будет ответ.

– Пришло время исполнить клятву. Спаси мою жизнь.

– Нет, – тут же ответила Дара. – Не сейчас. Сначала я помогу деду.

– Ты не выдержишь, – просипел Тавруй, речь давалась ему всё тяжелее.