Эдуард в последний раз шмыгнул носом, насупил брови и пояснил:
- Список гадов и хапуг.
- Каких ещё хапуг?
- Которые отсиживались в тылу, воровали и жировали здесь, пока наши отцы за родину погибали.
Иван переглянулся с коллегами и спросил:
- Твой отец погиб на фронте?
- Под Витебском, - тихо сказал юноша, в марте сорок четвертого.
А у… - Старцев посмотрел в блокнот, - ну да, у Калугина?
- Тоже, в сорок втором без вести пропал, а через два года пришла похоронка - погиб во время новороссийской операции.
- У Величко?
- Да у всех пятерых отцы вернулись, у Величко ещё и старшего брата убили, а у Цетлина на всю семью фашисты расстреляли, его и старенькую бабушку просто раньше поездом из Белоруссии в Москву отправили. Только они вдвоём и выжили.
Иван машинально потянулся к пачке папирос:
- Куришь? - он глянул на юношу, тот отрицательно мотнул головой Старцев вздохнул, закурил бросил на стол коробок, - значит ничего у тех, на кого нападали не брали?
- Вообще ничего, давали по кумполу и всё, ну иногда чуток добавляли, когда особо вороватый попадался или начинали кулаками в ответку махать.
Это признание обескуражило сыщиков, несколько минут назад они полагали, что дело почти раскрыто, а тут такое.
Старцев послал Егорова на квартиру Хрусталева за списком хапуг. Пока тот выполнял поручение, он продолжал по очереди допрашивать старшеклассников. С пацанами опера возились долго: они сидели в камерах цокольного этажа, там им пришлось отведать тюремного обеда, а для лучшего пищеварения раза по два подняться в допросную для приватной беседы с сыщиками.
Вернувшегося Егорова, Иван Харитонович встретил с кислым выражением лица, а всё потому, что подростки говорили одно и то же, практически слово в слово. Конечно они могли заранее, на случай провала, определиться с позицией защиты и отрепетировать свои ответы. Но Старцев уже поднаторел в оперативно-розыскной работе и задал каждому несколько хитроумных вопросов, лишь поверхностно касавшихся ночных похождений. Ответы снова были как под копирку.
- Нашёл? - спросил он заместителя
Тот молча положил на стол листок, вырванный из ученической тетрадки. На одной его стороне неровным почерком были выведены имена, фамилии и адреса, всего двадцать два человека. В этом довольно длинном списке значились и те люди, которые фигурировали в некоторых уголовных делах в качестве потерпевших. Сыщики тут же принялись вычленять из общей массы зафиксированных преступлений те, к которым были причастны Хрусталёв с товарищами. Спустя некоторое время обозначился результат: из двадцати четырех уголовных дел, в шесть засветились хапуги из списка Хрусталева. Удивительнее всего был тот факт, что именно у этих потерпевших ничего из личных вещей не пропало. Это означало, что парни говорили правду и действовали, как говорится, по зову сердца.
- Эти шестеро, в списке, отмечены галочками, - сказал Васильков, - вот поглядите, напротив каждой фамилии.
Старцев нервно барабанил пальцами по столешнице:
- Не соврали пацаны, правду говорили.
- И ещё, - продолжал Александр, - в списке не шесть галочек, а больше.
- Сколько?
- Десять.
- Значит десятерых они оприходовали, просто четверо не обращались в милицию. Народные мстители, мать их, - Иван снова потянулся за папиросами, -то теперь прикажете с ними делать?
Этот вопрос был вовсе не риторическим: с одной стороны ненависть парней к сволочам и хапугам была понятна - подобных гнид и в самом деле хватало в Москве и других тыловых городах, воюющей страны, Старцев и сам не любил эдаких вот гнилых типов, вечно норовящих пристроится, обмануть, оторвать для себя кусок пожирнее; с другой стороны, то что молодые люди вытворяли на ночных улицах Москвы, аккурат подходило под уголовную статью. Оперативники помалкивали, ждали решения Старцева, последнее слово оставалось за ним.
- Ладно, - сказал он, поглядев на часы, - пускай проведут ночку камерах, в качестве наглядного урока, а утром мы что-нибудь придумаем.
Иван Старцев был невысок, худосочен, статен и широкоплеч - этакий Орловский рысак. Вроде и не могуч, а при силе и грации, лицо треугольное с немного выступающими скулами, карие глаза под густыми бровями, пышные слегка вьющиеся тёмные волосы. Родился он под Москвой, в деревянном бараке, с крыльца которого хорошо просматривалась деревня Ощерино, и леса у посёлка Карпинская гора. Один колодец с мутной водой на восемь бараков, один деревянный туалет над зловонной выгребной ямой, один магазин с дешёвой водкой и серым, плохо выпеченным, хлебом. Но семье повезло. В 1922 году, отец Ивана получил комнату в добротном доме дореволюционной постройке, расположенном в рабочем районе на юго-западной окраине столицы. За некоторым исключением в пятиэтажке этой проживала интеллигенция, недобитая большевиками, то есть преподаватели, врачи, инженеры, актёры, музыканты. В качестве довеска две квартиры на первом этаже занимали несколько законченных алкоголиков, со своей подружкой воровкой по имени Роза, переболевший сифилисом. То есть оценивать, сравнивать и выбирать, в каком направлении двигаться пожизненному пути Иван начал с молодых лет. Выбор он сделал правильный. Окончил в 1938 году среднюю школу и поступил в Подольское артиллерийское училище, только что сформированое, потом Старцев повоевал, причём хорошо. После падения Киева и Смоленска, серии неудачных контрнаступлений и безнадёжных кровавых котлов он оборонял Москву. На одном из юго-западных рубежей его батарея, состоявшая из шести орудий, стояла насмерть и уничтожила семнадцать немецких танков. Сам Иван был тяжело ранен и позже, находясь на излечении в госпитале, получил за тот жестокий бой орден Красного Знамени. После госпиталя он попросился в разведку, командование удовлетворило просьбу и направило отважного старшего лейтенанта в разведроту капитана Василькова. Два земляка оказались близки по духу и подружились. Довольно скоро командир первого взвода Старцев стал заместителем Александра и его правой рукой, а седьмого июля 1943 года, капитан Старцев получил сложное осколочное ранение в ногу. Оно то и поставило точку в его военной карьере.
В ту тёплую, летнюю ночь, немногочисленная группа разведчиков выполнила важное задание командования и пыталась пересечь линию фронта. Наши войска держали оборону по кривой линии восточного пригорода Рыльска и нуждались в свежих разведданных о численности и составе немецкой группировке, противостоящие им. Разведчики Василькова добыли ценные сведения и торопились доставить их в штаб, но во мраке безлунной ночи никак не могли найти контрольный ориентир - одинокую берёзу, возвышавшуюся на краю широкого поля. Обустраивая позиции, немцы заминировали это поле, и разведчикам, при подготовке к вылазке, пришлось проделать адскую работу. Несколько ночей подряд они скрытно покидали окопы, ползком продвигались вперёд, искали и обезвреживали противопехотные мины. Получавшийся коридор обозначали незаметными вешками, из коротких сломанных веток. К этому коридору Александр и вёл своих товарищей. Выйти к ориентиру не получилось ни с первой, ни со второй попытки. Они вплавь форсировали реку, блудили, натыкались на крохотные лесистые островки. Пройдя зарослями камыша, повернули на восток и снова оказались в незнакомом месте. Разведчики посовещались, вернулись к берегу и начали всё сначала. Один бог знает с которого раза они уткнулись в толстый ствол заветной берёзы, перевели дух, перекрестились. Теперь надо было обнять матушку землю и ползком преодолеть с полкилометра до своих позиций. Задача не из самых сложных, если бы над немецкими окопами изредка не вспыхивали мощные прожекторы, десятки ярких лучей беззвучно шарили по равнине в поисках сакральной жертвы. Если хотя бы один из них натыкался на нечто подозрительное, то ночную тишину тотчас разрывал дробный стук пулемётов. Первым по коридору, проделанному в минном поле, пополз сержант Курочкин, человек хваткий сообразительный, родом с Южного Урала, за два года до войны перебравшийся в Рязань. Двигался он осторожно, на ощупь отыскивал короткие веточки ивы, обозначавшие границы безопасного прохода. Курочкин сам же устанавливал их, когда группа ночами готовилась к рейду и производила разминирование. Вторым полз Васильков, за ним остальные разведчики, замыкающим был Старцев. Когда до своих окопов оставалось чуть более двухсот метров, немецкие пулемётчики вновь открыли беспорядочный огонь. Несколько пуль впились в землю рядом с бойцами, один из них вскрикнул, зацепило Сидоренко, крупного и сильного солдата родом из Одессы. Этот здоровяк был предельно терпеливым, зазря никогда не стонал, не жаловался. Товарищи сразу поняли, что ему крепко досталось и прекратили движение. Ближе всех к нему оказался Старцев, пуля угодила Сидоренко в живот, разворотила печень. Ранение очень болезненное и опасное из-за большой кровопотери. Бедняга держался за подреберья, сдавленно мычал и катался по земле. Лучи прожекторов скользили поблизости, Иван навалился на Сидоренко, обхватил его руками чтоб тот не шибко дёргался, но разве же мог относительно щуплый Старцев справиться с огромным одесситим. Тот крутанулся, сломал ветку ивы, торчащую из земли, и оба выкатились за пределы безопасного коридора. Александр понимал, что в одиночку Иван не справится и отправил ему в помощь двоих бойцов, но те не успели. В темноте грохнул взрыв и тут же, как по команде, застучали немецкие пулемёты. Васильков демобилизовался и вернулся в Москву лишь в июне 1945 года, потому и не успел отвыкнуть от ночных тревог.