— Вчера мне пришло в голову, — сообщила миссис Молфри, передавая ему свою тарелку, — что, возможно, Симона пока не знает о смерти Алана. Все так таинственно и драматично. Особенно когда думаешь о том, как они были счастливы.
Эвис, знавшая о синяках Симоны и ее потребности в транквилизаторах, промолчала. Все, чем делился с ней муж, разглашению не подлежало. Заметив, что приятельница расстроена, Эвис решила сменить тему, но сделала это не слишком удачно:
— Я все гадаю, что дочка Брокли, уехала в отпуск?
— Бренда? Понятия не имею, — отозвалась миссис Молфри, касаясь воздушным кружевным платочком цикламеновых губ. — А почему вы спрашиваете?
— Последние день-два я не вижу, чтобы она гуляла с Шоной.
— А я заметил, — нерешительно произнес Кабби, опасаясь прослыть сплетником, — что и машины ее нет.
— И Айрис не выходит. Обычно в начале недели по утрам я встречаю ее на почте.
— Я видела, как она неподвижно стоит у окна спальни, — задумчиво заметила миссис Молфри. — Несколько раз, на самом деле.
Все трое хорошо знали общую страсть Брокли к самоизоляции, их упорные попытки избегать чужого внимания и сейчас, бог знает почему, разом смолкли.
— Я тоже видел. Вчера утром, в половине шестого, — добавил затем Кабби.
— Надеюсь, ничего плохого у них не случилось, — сказала Эвис вполне искренне, ибо то количество бед и несчастий, с которыми доктор Дженнингс имел дело по роду занятий, более чем утоляло естественное человеческое побуждение находить удовольствие в неудачах ближнего.
— Может, их нужно проведать?
— Им это не понравится, Элфи, — возразила Эвис.
— Но что, если нам подстроить как бы случайную встречу? Когда он в следующий раз выйдет в сад, например. Не хотелось бы навязываться, но бывает, что люди, которые более всего нуждаются в помощи и поддержке, менее всех готовы о них попросить.
Кабби, чувствуя неловкость и замешательство, издал некий невнятный звук. Он вспомнил одинокую фигуру в окне, и теперь ему казалось, что на лице Айрис были написаны безнадежность и тоска. Отчего-то он понял, что она стоит так очень давно. Чуть позже, идя с молоком по дорожке из выложенного елочкой кирпича, Кабби глянул в ту сторону. Теперь рядом с женой стоял Редж и держал в руке то ли чашку, то ли кружку. Айрис, похоже, не обращала на него ни малейшего внимания.
— Хорошо. Если ты и вправду этого хочешь, Элфрида.
Миссис Молфри тотчас просияла, словно задуманное было уже осуществлено и все прошло успешно. А когда Эвис попрощалась и подхватила принесенную с собой вторую коробку, Элфрида уже требовала еще один кусочек тарта и дягиля.
Второй тарт с вишнями предназначался Саре Лоусон. Эвис не делала привычки из подобных щедрых подношений. В «Лавры» она впервые направлялась с подарком. По правде говоря, Эвис было неловко являться к Саре незваной, без особого повода. Ей вдруг пришло в голову, что это, пожалуй, единственный дом в деревне, где стоит помнить о подобных условностях.
Что в ней такого есть, в этой Саре? Эвис поставила картонку с тартом на выжженную траву, чтобы открыть висевшую на одной петле калитку. Наверное, некая отстраненность. Не злая и не добрая, не приветливая и не враждебная, Сара была из той категории людей, про которых говорят, что, общаясь с ними, никогда не знаешь, чего ожидать. Эвис, подобно большинству, чувствовала себя с такими скованно.
И дело не в том, что Сара держалась высокомерно или важничала. Безразличная? Да, но никто не мог пожаловаться, что она разговаривает свысока. Возможно, это и есть свойство людей, которые умнее и выше окружающих? К тому же она всегда была погружена в себя, и чувствовалось, что ей просто неинтересно говорить о происходящем за стенами ее дома, а потому обсуждать с ней деревенскую жизнь казалось даже бестактным.
Разумеется, истинной причиной визита Эвис было желание узнать мнение Сары по поводу похищения Симоны. Вкупе со смертью Алана это выглядело слишком серьезно, чтобы болтать на улице. Эвис жаждала обсудить события с человеком, чье мнение не было бы предсказуемым.
Она подобрала с земли коробку, помедлила в нерешительности, потом велела себе не глупить. Ведь не укусит же ее Сара, право слово! Ну а если после пары тонких дебютных ходов она поймет, что Сара скучает или раздражена, всегда можно сменить тему. Или уйти.
И миссис Дженнингс постучала. В то же мгновение из дома донесся крик. Позже Эвис сообразила, что оба звука раздались почти одновременно и второй никак не мог быть откликом на первый. Теперь же она подумала, будто Сара крикнула: «Войдите», и вошла, неловко прижимая к боку коробку с тартом.
Сара стояла у запыленного окна. В углу его дохлая муха висела в обрывках паутины. Сара яростно комкала завязанный вокруг пояса шарф, полосатый, яркий, оливково-аквамариновый. Сворачивала концы петлями, пропускала сквозь тонкие, длинные пальцы, терзая тонкий шелк. В середине комнаты застыл Грей Паттерсон. «Атмосфера прямо-таки сгустилась, хоть ножом режь», — сказала позднее Эвис мужу.
Уверенная, что вторглась посреди ссоры влюбленных, она проговорила с запинкой:
— Извините… Я только оставлю это и уйду… Я не знала…
Однако это была не ссора. По крайней мере, не ссора в обычном ее понимании.
Грей заявился к Саре, как делал это теперь почти каждый день в тот или иной час, легонько постучал и вошел. Последнее время Сара неизменно приглашала его войти, так что он не видел большой беды в том, чтобы не дожидаться приглашения.
Сара стояла возле старого каменного очага. Руки ее вцепились в края каминной полки, лоб был прижат к камню. Она застыла, неподвижная, как статуя.
Полагая, что она, возможно, не услышала, как он вошел. Грей тихонько кашлянул. Сара вихрем развернулась и резко выдохнула, будто ее ударили. Хотя Грей и не делал попытки приблизиться, она выставила вперед ладони, словно обороняясь.
— Господи, что с тобой?
— Уходи!
— Сара, в чем дело?
— Как ты смеешь входить без стука?!
— Я этого не делал. Постучал, ты просто не расслышала.
Он увидел перед собой белое, измученное лицо, опухшие и покрасневшие глаза. Она закусила губы, с трудом сохраняя самообладание. Широкий рубец, ярко-красный, как сырое мясо, совсем свежий, пересекал ее лоб.
— Ты плакала?
— Нет.
— Но твои глаза…
— Это пыльца. Доволен?!
— Не сердись.
Вероятно, она сильно ударилась, если просто не билась лбом о торец каменной плиты.
— Что стряслось?
— Уходи, я сказала!
— Как я могу…
— Это просто. Вот она — дверь.
— У тебя ужасный вид, я не…
— Убирайся!
— Я за тебя волнуюсь.