— «Пенстемон»! — крикнула глухая Элси.
— Точно. Ну вот, как говорили на слушаниях в суде, Паттерсон составил какую-то новую программу — или как это у них называется? Что-то особенное, сулящее ему многие тысячи. Тут Алан его и обвел вокруг пальца.
— Спер, значит, программу, — вклинился в беседу до сих пор молчавший толстяк, который умял наконец свой пирог с говядиной и почками.
— Я всех ходов не знаю, — продолжал Дэниел Картер, — но шуму было много. Кончилось тем, что у Паттерсона крышу сорвало.
— В самом деле?! — вставил Барнаби.
— Он таки вытряс всю душу из мистера X., — внесла свой вклад старая леди, манерно припадая к стакану.
— И теперь он на мели, Грей. За дом задолжал, продать не может, уехать — тоже. Положение, как говорится, тупиковое.
— Я слышала, он пытается сдать дом в аренду.
Барнаби прикончил свою пинту. Он бы мог назвать здешнее пиво великолепным, если бы ему не довелось ощутить бархатный, сладковато-горький вкус ирландского «Гиннесса». Год назад они с Джойс ездили на музыкальный фестиваль в Слайго, и он открыл для себя этот божественный нектар. Как ему объяснили, вся разница в воде.
Трой, который закончил лупить, молотить и проклинать Асторота и его космическую компанию, теперь, привалясь к автомату, болтал с парнем, который в свою очередь лупил, молотил и сыпал проклятиями. Поймав взгляд Барнаби, сержант пробормотал: «Пока, приятель» — и поспешил к выходу.
— Нарыл что-нибудь? — спросил старший инспектор, пока они шли назад по переулку.
— Только то, что миссис Холлингсворт была красоткой, но все свои прелести берегла для мужа. Парень, с которым я трепался, брат той птички, что убирается у нашей старушенции.
— Какой еще старушенции? Тут их пруд пруди.
— Той, со сдвигом, которая к вам приходила.
— Не с таким уж и сдвигом, как выясняется.
Со дня появления на его столе рапорта Перро Барнаби часто вспоминал о визите миссис Молфри, обладательницы улетного парика и эксцентричного наряда. В его воспоминаниях эта встреча приобрела оттенок очаровательной пикантности, которого, приходилось сознаться, была лишена в реальности. Откровенно говоря, ему не хотелось еще раз говорить с ней. Старший инспектор страшился разочарования: вдруг окажется, что она просто полубезумная, ворчливая карга?
— А у вас какой улов, шеф? — поинтересовался Трой. — Что-нибудь стоящее есть?
— Если выяснится, что мы действительно имеем дело с убийством, то у меня наготове аппетитный подозреваемый. Субъект, который избил Холлингсворта, после того как тот обжулил его на кругленькую сумму.
Трой присвистнул:
— Выходит, он уже не мистер Хороший Парень, наш Алан?
— Это если он вообще когда-то таковым являлся.
Они подошли к «Соловушкам». У дома собралась горстка зевак, но поскольку ворота были закрыты, а незнакомый местным констебль у парадной двери не изъявлял готовности к праздной болтовне, никто не задерживался тут надолго.
— Для вас сообщение, сэр, — уведомил констебль. — Соседка слева хотела бы переговорить с тем, кто здесь главный.
Констебль Рэмзи узнал об этом от сослуживца, дежурившего возле заднего входа. Услышав шорох по ту сторону изгороди, патрульный подошел к кустам и разглядел маячившее среди зелени лицо. Человек шепотом передал свою просьбу и мгновенно исчез, как будто его оттащили прочь.
Барнаби, ошибочно решив, что просьба вызвана чистым любопытством к тому, что происходит у Холлингсвортов, тем не менее направился к «Лиственницам». Трой постучал в стеклянную панель ядовитого цвета фруктовой жвачки, и дверь как по волшебству тут же отворилась.
— Есть кто дома? — громко спросил Барнаби.
— Входите, — еле слышно ответили ему тотчас же.
И полицейские вошли.
Прошло десять минут, а Барнаби все еще не знал точно, зачем их сюда позвали. В комнате стояла звенящая тишина. Инспектор сидел на диване и ел предложенный сэндвич, такой тонкий, что хлеб моментально растворялся во рту, словно облатка в момент причастия. Сыр, незрелый и безвкусный, в нем почти не ощущался, но с боков выглядывали листики кресс-салата. Он был ледяным. Миссис Брокли явно держала хлеб в холодильнике. От него сводило зубы, и чтобы унять ноющую боль, Барнаби стал прихлебывать чай.
Брокли переглядывались. Эта была не та молчаливая добродушная перепалка, которая случается между супругами: «Давай ты!» — «Нет, ты». Взгляды этой пары как будто уклонялись от встречи. Его глаза говорили: «Даже не думай». Прочесть выражение ее глаз оказалось сложнее. Она была расстроена и взвинчена, но, похоже, еще и очень рассержена. Ее глаза блестели.
— Вы просили нас зайти, миссис Брокли? — уже который раз повторил инспектор.
— Да, — ответила она, и Барнаби понял, что глаза ее блестят не от гнева, а от слез. — Случилось нечто…
— Айрис, замолчи!
— Рано или поздно нам все равно придется с ними поговорить.
— Не следовало звать их сюда. Теперь все узнают…
Барнаби надоели недомолвки, и он попытался успокоить хозяина дома:
— Мистер Брокли, в связи с исчезновением миссис Холлингсворт мы будем заходить в каждый дом.
— Как так? В каждый дом?
— Мы должны будем опросить всех жителей деревни. Уверен, когда это произойдет, люди решат, что мы просто начали отсюда.
— Что я тебе говорила? — всхлипнула Айрис.
Реджа это, похоже, не убедило. При взгляде на них обоих Барнаби пришло в голову, что они словно затянуты в корсеты. Этот предмет туалета, вышедший из употребления в современную эпоху женских боди, скромно-глухих и пикантных тедди, лайкры и спандекса, обретал живую плоть при виде этой пары, беспощадно заточившей себя в непроницаемую оболочку. Туго зашнурованные, впихнутые и затянутые, подпертые до бездыханности китовым усом, дабы жизнь их приобрела безукоризненную, респектабельную форму. Жизнь, не дающая свободно вздохнуть.
— Наша дочь пропала, — выговорила Айрис, а Редж закрыл лицо руками, словно его публично опозорили. — Бренда уехала на машине в понедельник вечером. Совершенно неожиданно. К десяти ее все еще не было…
— Она позвонила, инспектор, — прервал жену Редж.
— С тех пор прошло двое суток! — выкрикнула Айрис.
Сержант Трой, решивший, что обречен на участие в самом нудном, не отмеченном событиями действе, какое знала история человечества, прикончил четвертую ячменную лепешку, сцапал парочку шоколадных печений и полностью отключился от происходящего. Его внимание привлекли настенные часы.
Не заметить этот шедевр часового искусства было решительно невозможно. Где бы вы ни находились в комнате, бег часов неизбежно привлекал ваш взгляд. Выложенные стразами цифры на черном бархатном фоне, золоченые стрелки. На кончике минутной сидела большая розово-желтая бабочка с крылышками в блестках и длинными дрожащими усиками. Она подпрыгивала каждые шестьдесят секунд, и завороженный Трой почувствовал, что вместе с ней у него подпрыгивает сердце.