Игры сознания. Нейронаука / психика / психология - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Филиппов cтр.№ 18

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Игры сознания. Нейронаука / психика / психология | Автор книги - Дмитрий Филиппов

Cтраница 18
читать онлайн книги бесплатно

Ясперс писал о том, что для понимания ментальных явлений, на которые жалуется пациент, врачу помогает личный опыт, дающий аутентичное знание о характере переживаний пациента [7]. Идеальный психиатр в таком случае – это Виктор Кандинский (1849–1889), больной врач, в честь которого назван описанный им на собственном опыте синдром Кандинского-Клерамбо [36].

Врачам, только если они больны, открывается возможность воспринять объект изучения (патологический ментальный процесс) напрямую, в собственном сознании. Под больным врачом имеется в виду буквально больной человек, а не «раненый целитель» Юнга, учившего о том, что аналитик, разбираясь в чужих проблемах, неминуемо встречается со своими собственными психологическими проблемами. Юнг имел в виду психотерапию с ее техническими сложностями. Недоступность феноменального опыта другого человека – сложность другого порядка.

Эмпатия не решает эту проблему, но благодаря эмпатии можно хоть как-то приблизиться к переживаниям другого человека. Через эмпатию врачу открывается вид на специфический опыт пациента. Цель психиатра, таким образом, – создать хорошо работающую репрезентацию чужого опыта. Ментальный процесс в сознании пациента – объект, который воссоздается в сознании врача и рассматривается так, как рассматривают смоделированную копию предмета. Феноменологическая психиатрия сводится к созданию репрезентаций «больных» объектов в сознании здоровых людей.

Репрезентации, по Ясперсу, могут достаточно близко подвести к опыту пациента. Но они всегда останутся искусственным продуктом со сложным составом.

Во-первых, материалом для репрезентации является то описание переживаний, которое дает пациент. Озвученное пациентом описание никогда не идентично феноменальному опыту, а при шизофрении само заболевание мешает точному самовыражению. То, что говорит пациент, всегда является продуктом внутренней фабрики его сознания. Опыт интерпретируется говорящим до того, как человек рассказывает о нем.

Потом самочувствие проходит вторичную обработку, когда человек подбирает слова и метафоры для его описания. Метафоры – универсальный и действенный способ говорить о психическом опыте. В каких-то случаях только благодаря метафорам можно сделать свой опыт доступным для обсуждения [8]. Но язык метафор очень сильно зависит от культурного контекста.

Третий фильтр на пути от симптома к диагнозу – понимание услышанного врачом. Самый умный, проницательный и опытный врач пропускает информацию, полученную от пациента, через сетку своего восприятия, сотканную из сложной ткани, в которой далеко не все нити имеют научное происхождение.

В соматической медицине врачам существенно легче. Им легче уловить смысл жалоб пациента. Всем врачам бывает больно, многих временами тошнит, практически все врачи доподлинно знают, что такое слабость, головокружение, потеря аппетита. Нет необходимости в моделировании незнакомого опыта.

Способность к эмпатии в нашей цивилизации считается признаком развитости личности. Эмпатия поощряется, в ней видят ключ к созданию неконфликтных, добрых отношений между людьми. Хорошо освоенное умение ставить себя на место другого человека помогает людям удерживать мир от падения в дикарство. В этом, собственно, и есть первооснова золотого этического правила – не делать другим то, чего не хочешь, чтобы делали тебе. Человек, способный вообразить каково это быть другим, не станет причинять другому боль.

Интересно, что эта высокая гуманистическая позиция, кажется, нелегко совмещается с другой не менее гуманистической моральной установкой, в соответствии с которой все люди уникальны и неповторимы. Ведь если другой человек абсолютно уникален, смоделировать его психическое состояние, представить каково ему – невозможно.

Как бы то ни было, эмпатия приближает к чужому феноменальному опыту, но барьер недоступности остается. Об этом барьере пословица «Чужая душа – потемки». Но вдруг когда-нибудь человечество научится преодолевать этот барьер? В конце концов, в мире людей давно существует представление о Боге, чей разум способен проникать во внутренний мир человека, видеть там все и понимать на таком уровне понимания, на котором человек не способен понять сам себя. Идея доступности субъективного аспекта жизни человека исторически привязана к религии и магии. Перенесем эту идею в пространство науки.

***

В рамках мыслительного эксперимента можно представить интерсубъектный интерфейс, с помощью которого мозг врача подключается к мозгу пациента. Такое устройство не просто визуализирует мозг при определенных переживаниях, а даст возможность переживать точно то же самое. Позволит ли такой нейроэндоскоп точно зафиксировать опыт пациента? Ясно, что реальные и известные на данный момент способы передачи феноменального опыта другому человеку будут слабее нейроэндоскопа. Собственно, таких способов два: говорить о своих переживаниях и каким-либо образом действовать, снабжая наблюдателя информацией о своем внутреннем состоянии.

Говорение, кстати сказать, не всегда дает эффект. В 1972 г. в психиатрии появился термин «алекситимия», обозначающий состояние, при котором пациент не находит слова для описания своего состояния. В старой литературе таких пациентов называли «инфантильными» [9]. Они не могут описать словами, что чувствуют, и испытывают сложности с распознаванием эмоций других людей [10]. Рассказывая о чем-то, они сосредоточены на описании операционной деятельности, т. е. они монотонно излагают внешнюю канву событий, ничего не говоря о чувствах. Есть предположение, что при алекситимии в мозге нарушен обмен информацией между примитивными отделами и корой, в которой формируется речь. Информация о настроении и эмоциях не обрабатывается надлежащим образом и не получает символического обозначения. Человек просто не способен рассказать, что с ним происходит, тем самым, к сожалению, обнуляя все надежды на психотерапевтическую помощь [11].

Говорение традиционно помогает людям налаживать связь друг с другом. Насколько крепче была бы эта связь и насколько глубже было бы понимание другого человека при использовании интерфейса для подключения мозга к мозгу? Можно предварительно опробовать этот вопрос на летучей мыши.

Нагель справедливо отмечает, что любые попытки вообразить, каково это быть летучей мышью, сводятся к фантазиям о том, как человек вживается в modus vivendi летучей мыши. Сам человек, его Я, привычное ощущение собственной, человеческой телесности, никуда не исчезнут.

Так же будет и в том случае, когда мозг человека напрямую подключат к организму летучей мыши. Грубо говоря, такой мозг ничего не поймет.

О таком непонимании пишет Витгенштейн:

«…человек может быть для другого полной загадкой. Мы сталкиваемся с этим, прибывая в незнакомую страну с совершенно чуждыми нам традициями, даже если владеем языком этой страны. Мы не понимаем людей. (И не потому, что не знаем, о чем они говорят про себя.) Нам не удается найти в них себя. /…/ Умей лев говорить, мы не могли бы его понять» [12].

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию